Рейтинг: 5 / 5
О ТАТАРСКОМ ПРОИСХОЖДЕНИИ
А. И. КУПРИНА
А. И. Куприн в своем кабинете. Фото 1912-1913 гг, Гатчина.А. И. Куприн во многих произведениях, письмах, разговорах, в поведении и одежде (восточный халат, тюбетейка) любил подчёркивать свою «татарскую кровь» и происхождение по материнской линии от татарских князей и даже от Тамерлана, «хромого Таймура». Среди его псевдонимов был и «Али-хан». Писатель придумал себе флаг и герб с изображением на зелёном фоне золотого жеребёнка. Многие современники в мемуарах пересказывали вслед за писателем эти сведения, считая их биографическими. Долгое время исследователи, опираясь на многочисленные свидетельства самого Куприна повторяют, что почти все его произведения автобиографичны. (1)
В письме к Венгерову от 17 января 1917 года Куприн пишет:
«… почти все мои сочинения – моя автобиография. Я иногда придумывал внешнюю фабулу, но канва, по которой я ткал, вся из кусков моей жизни». (2)
На мой взгляд, необходимо правильно понять смысл слов писателя. Важно не признание автобиографичности (достоверности, правдивости), а как раз наоборот. Ибо канва — это основа, начало, а не конечный продукт, т.е. вышивка. В вышивке есть сюжет, композиция, узоры, колорит, стиль, швы, — всё это накладывается на канву. За всем этим канва скрыта, её не видно. Поэтому художественные произведения Куприна нетождественны его биографии и её подробностям и не могут быть использованы без документальной проверки. Попыткой подобной проверки и является эта работа.
Сам писатель очень точно, на мой взгляд, указал природу своих фантазий в рассказе «Храбрые беглецы» (1917; 1928). О главном герое он замечает:
«Нельгин не хотел их обманывать: он просто душой поэта и сердцем путешественника [курсив мой – Л.Р.] верил в то, что все сделается, как он предполагал».
Заметим, что в этом рассказе Нельгин фантазирует о Наровчате и своих родственниках совершенно в духе поздних авторских текстов «Юнкеров» (1932), «Царёва гостя из Наровчата» (1933) и проч. Стиль, сюжеты, интонация рассказов совершенно одни и те же. В подтверждение можно привести и свидетельство первой жены писателя:
«Куприн иногда и, конечно, не без умысла, сообщал неверные сведения из своей биографии. Например, он настойчиво повторял, что его отец был военный врач и погиб во время холерного бунта. Между тем, документально доказано, что отец его был мелкий чиновник, правда, лекарский сын, т.е. сын врача или, м.б., фельдшера».
А. Седых приводит слова Куприна:
«У меня эта любовь к лошадям в крови, от татарских предков, — вполне серьёзно говорил он, — мать была урождённая княжна Куланчакова. А по-татарски “куланчак” означает жеребец. Я с детства на лошадях по степи гонял, да как!».
И хотя всем исследователям прекрасно известно, что Куприн с трёх лет жил во Вдовьем доме на Кудринской в Москве, вместе с матерью, — слова об автобиографичности продолжают цитировать, а фрагменты из художественных произведений вставлять в биографию писателя.
Любовь Алексеевна Куприна (1838-1910), урожденная Кулунчакова, мать писателяИтак, сначала о происхождении Куприна по материнской линии от татарских князей. Строго говоря, мать писателя Л. А. Кулунчакова не имела права и в официальных документах никогда не именовалась татарской княжной. Она и её ближайшие родственники числились дворянами, наровчатскими помещиками и канцеляристами. Дочь «из дворян канцеляриста» записано в свидетельстве о крещении Любови Алексеевны; дочь «наровчатского помещика» указано в свидетельстве браке.
Кулунчаковы (фамилия имела несколько вариантов написания) происходили от князя Кугуша, из темниковских мурз. Правнук Кугуша Кулунчак Еникеев, основатель рода Кулунчаковых, именовался в официальных документах князем. У правнуков Кулунчака Еникеева прозвище становится фамилией. Князем именовался и прапраправнук Кулунчака Еникеева Лев Фёдорович Кулунчаков. Ветвь, идущая от этого Льва Фёдоровича, была признана в достоинстве князей татарских 19 октября 1833 г. Высочайше утверждённым мнением Государственного Совета.
Правнуком князя татарского Льва Фёдоровича Кулунчакова был Пётр Фёдорович Кулунчаков, прадед Любови Алексеевны, матери писателя. В 1793 г. определением Пензенского дворянского собрания род Петра Фёдоровича Кулунчакова был внесён в 5-ю часть (в неё вносили титулованное российское дворянство) родословной книги дворянства Пензенской губернии. Позже Указом Правительствующего Сената от 30 ноября 1853 г. и 8 ноября 1855 г. сам П. Ф. Кулунчаков, его старший сын Алексей, его внуки Николай и Владимир и его правнук Алексей были утверждены в дворянском достоинстве, но перенесены из 5-й в 6-ю часть (в неё вносили нетитулованные старинные дворянские роды). Правда, с правом именоваться татарскими князьями.
Линия матери Куприна шла от другого сына П. Ф. Кулунчакова, Николая. В 1833 г. в родословную книгу был внесен Алексей Николаевич, отец Любови Алексеевны, а в 1854 г. — Аркадий Алексеевич, её брат. В 1850-х годах проходила ревизия дворянских родословных книг. Все Кулунчаковы, кроме вышеперечисленных потомков Петра Фёдоровича (и ещё нескольких человек, внесённых во 2-ю часть родословной книги по личным заслугам их предка), в том числе и предки Любови Алексеевны, не подтвердили своего происхождения. В итоге, все они в 1899 г. определением Пензенского дворянского собрания были исключены из родословной книги. Таким образом, мать писателя не имела права на титульное именование и никогда так себя не именовала.
Тем не менее, память о княжеском роде жила и в Любови Алексеевне, и в её брате Аркадии. Её запомнил и развил позже Куприн. Изредка и на него находили приступы тщеславной гордости «кровью татарских князей».
Мифологизация «татарских князей» отразилась и в рассказе «Царев гость из Наровчата». Описывая Наровчатский уезд, Куприн пишет:
«Что же касается до помещиков, то почти все они состояли из татарских князей» (8; 413).
Достаточно посмотреть родословную книгу пензенского дворянства, чтобы убедиться, что это не так.
Теперь о татарской крови писателя. Мы не знаем фамилий жён ни татарского князя Петра Фёдоровича Кулунчакова, прадеда матери писателя, ни фамилий его матери и бабушки. Имена у этих женщин были вполне русские: Марфа Ивановна, Надежда Корниловна, Мария Гавриловна. Часто выходцы из татарской знати при переходе в российское дворянство женились на русских для упрочения своего положения. Предположим самый оптимистический для писателя сценарий: все они были татарками, а значит Николай Петрович, дед Любови Алексеевны, матери писателя, стопроцентный татарин. Бабушкой Л. А. была княжна Дарья Фёдоровна Кугушева. Ещё раз предположим почти невероятное: и у неё в роду все были стопроцентными татарами. Однако матерью самой Любови Алексеевны была русская дворянка Е. Г. Александровская. Таким образом, Любовь Алексеевна татаркой могла быть наполовину. Муж её, отец писателя, Иван Иванович Куприн — русский личный дворянин.
То есть, при самом оптимистичном (и невероятном) сценарии у Куприна было не более четверти татарской крови. Если же представить — что более соответствует действительности — что среди предков Любови Алексеевны встречались смешанные браки, то доля татарской крови у А. И. Куприна ускользающе мала.
Соответственно, и «самый отчаянный татарин» («Юнкера»), брат матери Аркадий, был в лучшем случае татарином наполовину, только по отцу. Между тем, по мнению некоторых исследователей, его образ в романе «Юнкера» является «видимо, близким к действительному образу Аркадия Алексеевича». На самом деле, это не может соответствовать действительности и является выдумкой писателя. Мать в романе якобы вспоминает, что она тогда была «девчонкой лет тринадцати». Значит, самому Аркадию было 15 лет. Сомнительно, чтобы в этом возрасте несовершеннолетний по российским законам отрок «пригонял из киргизских степей большие косяки тамошних лошадей-неуков». На какие средства и кто бы ему это позволил мальчику-подростку? Далее следует описание «педагогических опытов», производимых Аркадием с младшей сестрой, будущей матерью Куприна, когда Аркадий сажал её на необъезженного жеребца и отпускал в степь. Матери Александрова «страшно вспомнить», как она ходила вся в синяках, в рубцах, шрамах и шишках». (8; 187-188). Это опять-таки, фантазии писателя. Есть свидетельство внука Любови Алексеевны, сына дочери Софьи, Г. И. Можарова, что детство её прошло в маленькой убогой усадебке с полупомешанным дядей. Цитируя Г. И. Можарова, П. А. Фролов всё-таки делает вывод, что более прав А. И. Куприн в своём романе, а не его племянник, передающий рассказы сестры писателя.
Таким образом, и по женской линии предки писателя были в большей степени русскими, при этом не княжеской линии, т.к. эта ветвь Кулунчаковых не была утверждена в дворянстве и в татарских князьях. И уж совсем никакого отношения Кулунчаковы не имеют к Тамерлану. Понятно, что герба у Кулунчаковых тоже не было.
Опираясь на документы, можно исследовать и другие «татарские легенды» купринских предков, придуманные писателем.
Например, о мудрой матери-«татарской принцессе». Отношение к матери у Куприна было сложным и менялось на протяжении его жизни. Известно, что Любовь Алексеевна любила первую жену писателя М. К. Давыдову и их дочь Лидию и неприязненно относилась ко второй жене Е. М. Гейнрих-Ротони и их дочери Ксении, за что Куприн назвал её в письме к своей старшей сестре С. И. Можаровой «несправедливой бабушкой». В рассказе «Река жизни» (1906), обидевшем Любовь Алексеевну, описаны морально тяжёлые впечатления мальчика о жизни во Вдовьем доме и её угодливо-заискивающем поведении. В то же время, в последнем письме к уже больной матери А. И. Куприн писал:
«Я всегда (как и ты) чувствую тебя на расстоянии, потому что <…> нет у нас с тобой более близких людей, чем ты и я. <…> Ты мне теперь очень нужна. Не твой опыт, не твой ум, а твой инстинктивный вкус, которому я верю больше, чем всей теперешней критике».
Вдовий дом на Кудринской площади в Москве. Содержался на средства вдов и ведомства Воспитательного дома. В середине XIX века в этом заведении помещалось около 600 вдов, при некоторых из них находились малолетние дети. С 1818 года во Вдовий дом принимались вдовы служителей Отечеству на военной или гражданской службе не менее 10 лет, а также также вдовы, мужья которых были убиты на полях сражений.
Мифологизированный образ мудрой матери, «татарской принцессы», складывается в поздних произведениях. В «Храбрых беглецах» и «Юнкерах» запечатлены так называемые «рассказы матери» о Наровчате и «татарских предках».
Можно указать конкретные факты этой мифологизации. В «Юнкерах» мать рассказывает Александрову, что вышла замуж в 16 лет за председателя мирового съезда, «фамилия его хорошая, дворянская, место почтенное». (8; 183). В реальной жизни Любовь Алексеевна вышла замуж 19-ти лет за разночинца, писца 3-го разряда. О романтическом детстве татарской принцессы из «Юнкеров» и реальном, проведённом в убогом Зубове, уже говорилось. В «Юнкерах» за матерью числятся две деревеньки, в аттестате отца писателя И. И. Куприна указано: «имения у него самого и у жены нет никакого». Очевидно, что в романе Куприн повышает и социальное происхождение, и имущественное положение матери, романтизирует реальные эпизоды её жизни.
В рассказе «Храбрые беглецы» можно определить источник романтизации «татарских черт» Куприна. Княжна Л., новая начальница, говорит о главном герое Нельгине:
«…широкий лоб, зоркие глаза. Вероятно, упрямая воля…». (7; 32).
Так представляет свою «татарскую внешность» сам Куприн. Но на деле, вместо упрямой воли у Куприна часто бывало пьяное упрямство. По мнению же его друзей, он совершенно мягкий, как баба, человек, т.е. скорее Ромашов, а не «татарский хан». Можно вспомнить слова Горького:
«Это Вам не милый, рыхлый Александр Иванович Куприн, в чьем даровании есть что-то поистине обворожительно женское». (Ср. подобные же характеристики в мемуарах Л. Д. Любимова, А. В. Тырковой-Вильямс и др.).
Исследователи цитируют так называемые «семейные предания» из книги дочери писателя Ксении «Куприн — мой отец». Но, как уже было сказано, мать писателя долго не признавала его вторую жену и их дочь. Близости между ними не было, да и Ксении, родившейся в 1908 г. было всего два года, когда Любовь Алексеевна умерла. Отсюда ясно, что Ксения Александровна могла узнать «семейные предания» от отца, с теми же элементами художественного вымысла.
Интересно, что и современные «татарские» и «исламские» сайты, используя произведения Куприна как документальный источник, всерьёз пишут о татарском происхождении и старинном гербе рода «золотом жеребёнке на зелёном поле», в то время как сам Куприн рассказывает о придуманном им самим гербе.
Описанные выше примеры отражают типичную и необходимую для писателя работу с жизненными реалиями и претворение их в феномен художественного творения. Характерно свидетельство о петербургском обществе времени вступления в него Куприна одного из современников.
«Вообще, в самом начале 20-го века, при всяком мироискусничестве, богоискательстве и т.п. течениях, желание быть как можно остроумнее и казаться умнее себя и как можно изысканнее было в большой моде как среди незначительных людей, так и среди прогрессивной части чиновничества. Тянулись, желая перещеголять друг друга».
Александр Иванович КупринТо же пишет об этом круге и А. В. Тыркова-Вильямс.
Психологически именно такой способ «обработки» материала Куприным (т.е. романтизация, повышение социального статуса и проч.) вполне понятен и объясним. Оказавшись в Петербурге с «комплексом провинциала» среди литературной и художественной элиты, с разночинским происхождением (личное дворянство его отца не переходило на детей) и грузом тяжких воспоминаний о детстве (вдовий дом, казённые военные заведения), Куприн постепенно складывает миф о мудрой матери-«татарской принцессе», о княжеской татарской крови, золотом детстве, прапрадедовском конном заводе, дедовском имении на тамбовской речке Купре и проч. Силой своего таланта и воображения Куприн — замечательный, превосходный писатель — заставляет всех нас поверить в жизненность, правдивость и реальность своих фантазий.
Л. В. Рассказова.
________________________________________
Опубликовано: Личность и творчество А. И. Куприна
в контексте русской культуры XX–XXI веков.
Материалы Всероссийской научно-практической конференции.
Пенза, 5 сентября 2013 г. / Управление культуры и архива Пензенской области;
ГБУК «Объединение государственных литературно-мемориальных
музеев Пензенской области»; ФГБОУ ВПО «Пензенский государственный университет». Педагогический институт им. В.Г.Белинского. Историко-филологический факультет. Кафедра «Литература и методика преподавания литературы».
Пенза, 2013. с. 148-153.
________________________________________