Пожалуйста, оцените Оценка 1 Оценка 2 Оценка 3 Оценка 4 Оценка 5  

 

Г. В. МЯСНИКОВ

ГОРОД-КРЕПОСТЬ ПЕНЗА

«ОТ НАБЕГОВ... УЧИНЕННЫЙ»

Эти слова, взятые из документа XVIII века, пере­ходят из отчета в отчет, из донесения в доне­сение при запросах царского правительства о времени основания Пензы и ее природно-экономическом состоянии. При этом непременно указывалось назначение и цель строительства города: «от набегов... учиненный».

Перелистываешь в архиве пожелтевшие за многие годы хранения столбцы, заполненные писцами различ­ных приказов, и как бы зримо представляешь себе те события, которые были связаны с первоначальной исто­рией города. И что ни свидетельство, что ни запись, то погром, разорение, причиненные набегами ногайцев, крымских татар, «кубанских народов».

Приносили огромный урон поселенцам нашего края, особенно «жилецким людям», и другие невзгоды. В при­водившемся уже выше отчете А. П. Свечина, касавшем­ся описания Пензы за 1765 год, указывалось:

«Лет с тридцать от случившегося пожару все обывательское строение погорело, от сего многие тогда в совершенную бедность пришли; в 1722 и 1723 годах в Пензенской провинции от неурожаю хлеба был великий голод, от сего принуждены были питаться былием и гнилушка­ми» (1).

Набеги, пожары, неурожаи, опасная сторожевая служба, изнурительные работы по возведению форти-

182

_________________________

фикационных укреплений — все это надо было пережить и претерпеть, проявить, как бы мы теперь сказали, стой­кость в борьбе с невероятными трудностями. Однако при анализе многочисленных документов той далекой эпохи опять возникает вопрос: только ли противостоя­ние набегам и защита края от налетов «лихих воинских людей» обусловливали необходимость строительства но­вого города и сооружение оборонительной черты?

 

 

I

Ответ на него уже давался в предыдущих главах. Но давайте еще раз обратимся к краеведческим и дру­гим изданиям. И снова встретимся с утверждением, до­ставшимся нам по наследству, что город Пенза постро­ен как сторожевой пункт на границе, что его основное назначение — перекрыть степной коридор от набегов соседних кочевых народов.

Уважаемый и маститый краевед профессор А. Л. Хвощев в книге-справочнике «Вся Пенза на 1925 год» (о ней упоминалось в первой главе) в своем кратком ис­торическом очерке считал, что

«с 1663 до 1785 г. Пенза не только по внешнему виду, но и по составу своего населения была военным городом, крепостью, населенною солдатами разных наименований» (2).

Автор публикации даже различал внутренние особенности первого этапа развития города, утверждая, что

«только до 1698 г. Пен­за была настоящей пограничной крепостью, нередко бывавшей в осаде», а «с 1698 до 1785 г. Пенза была уже далеко от границы... военное поселение преврати­лось в мирное...».

С. П. Петров в книге «Пенза», рассмотрев все перио­ды развития поселения, о чем уже говорилось выше, пришел к выводу:

«...таким образом, Пенза является старинным городом, возникшим для защиты границ русского государства».

И эта своеобразная «традиция» считать города, по­строенные в нашем крае пограничными, продолжается. Не так давно издана серия книг о городах области. Ав­торы одной из них Н. П. Бульин и С. М. Махалкин при­водят документ, относящийся к 1602 году, о том, что крестьяне села Конобеево, входившего тогда в Шацкий уезд, имеют «бортные ухожаи» на реке Хопре. Описы­ваются их грани, в числе которых упоминаются Хопер,

183

_________________________

речка Тумала, Орчада и Колышлей, а также «ногайская сторона речки Сертобы... до верхов с Диким полем». Однако вместо того, чтобы сделать вполне обоснован­ный вывод, что уже в начале XVII века здесь в самых простейших формах проявлялась хозяйственная дея­тельность русских крестьян, авторы вдруг приходят к неожиданному заключению:

«Этот, на первый взгляд, несколько витиеватый первоисточник весьма точно свидетельствует о том, где начиналось Дикое поле и где проходила граница Русского государства» (3).

Ранее уже говорилось, что нельзя всерьез утверж­дать, что в начале XVII века укрепленная линия Керенск — Нижний Ломов была границей Русского государства, или искать ее «где-то на реках Сертобе и Хопре».

Позтому города, возведенные на территории нашей области в XVII веке, Керенск, Верхний и Нижний Ло­мовы, Пенза, Мокшан, а несколько позже и Сердобская слобода (Сердобск) и прилегающие к ним оборонитель­ные сооружения обозначали не границы государства, а границы фактического освоения земель, принадлежав­ших России. Выступая в качестве оборонительных бастионов, они в то же время создавали условия для раз­вития в нашем крае экономики, связанной с введением в оборот и распашкой новых земель, «испомощением» на этих землях служилого люда, переводом сюда из густонаселенных центральных областей крепостных кресть­ян, притоком в поисках лучшей жизни беглых, называе­мых тогда «гулящими людьми». Своим трудом и потом они создавали все условия для развития класса феода­лов, являвшегося опорой централизованного Русского государства.

Внутренняя и внешняя политика Русского государст­ва была направлена на то, чтобы огородить свою тер­риторию от постоянно грозившей опасности вторжения вражеских сил. Именно этим были продиктованы раз­гром Казанского и Астраханского ханства при Иване Грозном, последующие походы в районы Причерно­морья, прикубанских и придонских степей.

Активно действовала и дипломатическая служба. Послы с ценными подарками часто отправлялись в со­предельные государства и ханства, стараясь задобрить их, добиться определенных гарантий, что они не будут нападать на «русские украины» и «учинять всякие ра-

184

_________________________

зорения и побивать людей». Что касается Крымского ханства, то были установлены так называемые «помин­ки» — ежегодная дань огромных размеров, которая вы­плачивалась правящей верхушке в годы относительного затишья в виде выкупа за мир.

Тяжелым бременем ложилось все это на плечи кре­стьянства. Наряду с безмерной эксплуатацией, постоян­ными поборами на содержание царской власти, армии, бесплатной работой на помещика оно несло и другие повинности.

В Русском государстве был установлен так называе­мый полоняничный налог. За счет этих средств создава­лись государственные фонды, которые шли на выкуп «ратных и мирных людей», захваченных в плен во время набегов.

Надо отметить, что по тем временам на эти цели тратились большие суммы. Только в течение первой по­ловины XVII века крымские татары и другие степные кочевники увели в плен с южных и юго-восточных ок­раин Русского государства около 220 тысяч человек. На выкуп этих людей ежегодно расходовалось до 30 ты­сяч рублей.

Огромные средства выделялись на возведение кре­постей, сторожей и острогов, сооружение засечных черт, тянувшихся на сотни верст, перекрывая пути набегов крымских татар и кочевников. Защита края от разори­тельных набегов «степных хищников» и создание бла­гоприятных условий для ввода в оборот еще необжитых земель на не освоенной в экономическом отношении тер­ритории — вот взаимосвязанная и взаимообусловленная цель строительства города-крепости Пензы и Пензен­ской засечной черты.

Точными документальными данными, когда началось строительство оборонительных сооружений в виде ва­лов, рвов, засек, мы до сих пор не располагаем. Неко­торые датируют его 1676 годом. Если делать предполо­жения, исходя из косвенных данных, содержащихся в «Строельной книге» («где быть валу»), оно началось сразу же после сооружения крепости, поселения слобод и ограждения их линиями надолб. Да и потребности за­щиты только что поселенных слобод служилых людей, введенных в оборот земель и начинавшегося развивать­ся скотоводства от постоянных набегов едва ли позво­ляли медлить.

185

_________________________

Но, судя по сохранившимся и дошедшим до нас сви­детельствам, сил у служилых людей города явно недо­ставало, хотя им и оказывалась надлежащая помощь. 16 февраля 1676 года последовал указ царя саранскому князю П. Г. Долгорукову:

«Быть у пензенского засеч­ного и городового валового дела в п р и б а в к у к преж­ним к пензенским, к саранским, к инсарским, к керенским, делавцов с Алатыря, с Темникова, с Кадома, с Нижнего да с Верхнего городов Ломовых, да с Арза­маса... велено с помещиков и с вотчин крестьян по зборным полоняничным книгам прошлого 182 (1674) году с лошадем, и с телеги, с топору, и с заступы, и с лопаты, и с кирки, и с ужищи слать на Пензю к засечному и валовому делу... у того Саранского и Пензенского вало­вого и засечного дела быть по п р е ж н е м у... указу и делать того валового дела русским людям — с пяти дво­ров сажень, а ясашным людям — с трех дворов сажень».

В этом документе достаточно ясно говорится, что работы по «валовому делу» начались раньше 1676 года. Во-первых, в указе прямо сказано о том, что возведе­ние оборонительных сооружений надо продолжить «в прибавку к прежним...». Во-вторых, было перед этим еще одно царское распоряжение, которое также каса­ется Пензенской засечной черты. Данный документ по­ка не обнаружен в архивах. Но о том, что он был, сви­детельствуют слова «слать на Пензу... по прежнему указу», то есть указу, вышедшему до 1676 года.

В царском указе от 16 февраля 1676 года опреде­лялся не только объем работ, но и численность людей, которые должны его выполнять:

«с пяти дворов по че­ловеку, а с бобыльских — с трех дворов по человеку да тем же людям велено быть на 3 человеках по лоша­ди...» (4).

Правительство постоянно контролировало ход строи­тельства. Об этом свидетельствует отправленное в Са­ранск, где место воеводы Долгорукова в конце 1676 го­да занял П. П. Языков, предписание:

«Пензенское ва­ловое дело, которого не доделал стольник наш и воево­да Прохор Долгоруков, доделать из Саранска Павлу Языкову» (5).

Далее приказывалось, чтобы для охраны строительства был создан полк, увеличена присылка людей за счет Ядрина, Курмыша и других городов.

Окончательную точку поставило предписание, дати­руемое февралем 1680 года, тому же саранскому воево-

186

_________________________

де П. П. Языкову:

«Пензенское валовое дело по весне доделать».

О том, что в указанном выше году сооруже­ние черты было закончено, свидетельствует документ, опубликованный в «Десятнях Пензенского края». Он гласит:

«...из приказа Казанского дворца, на Пензу, к стольнику и воеводе Федору Аристовичу Новикову, пи­сано: велено пензенца Василия Петрова сына Дурасова, за Пензенское и Мокшанское городовое и засечное дело 188-го году (1680) великих государей жалованья, к прежнему его окладу, учинить придачи, что он был у того городового и засечного дела головою, поместного 100 четей, 10 рублей» (6).

Описание Пензенской черты датируется 1723 годом и хранится в Центральном государственном военно-ис­торическом архиве (ЦГВИА) (7). Используя этот доку­мент, а также данные, которыми располагает автор, попробуем проследить направление черты и внести не­которые комментарии, позволяющие составить представ­ление о ее наиболее важных участках.

Судя по всему, черта начиналась у села Засечного, где жили, видимо, служилые люди. Они возводили обо­ронительные сооружения, а потом и охраняли их. Сей­час в связи с изменением русла реки Суры это селение оказалось на ее левом берегу. Раньше, как свидетель­ствуют документы (карты XVIII в.), оно стояло на бе­регу озера Ева. Недалеко от него, чуть, ближе к горо­ду, было озеро Долгое.

По описанию 1723 года вал начинался от этого озе­ра:

«Круг слобод от Долгова озера степной стороны валу до проезжей Саратовской башни... 90 сажен...».

По картам начала XVIII века, как уже говорилось раньше, дорога на Саратов из Пензы шла или через Лебедевский мост, или по нынешней улице Калинина и далее Баума­на в район позже построенной Терновки, на села Лебедевку, Ивановку, Симбухово (теперь Калинино), Борисовку (Ленино), Старую Каменку, Князевку и на Кондоль. Возможен был и другой путь — через район Тер­новки на Камайку, Алферовку, Старое Демкино, Старое Захаркино, Наумкино, Русскую Норку, Даниловку, Петровск. Следует, правда, оговориться, что большинство этих селений ко времени основания города еще не суще­ствовало. Называются они лишь для того, чтобы более зримо представить направление дорог («сакм»), кото­рыми пользовались налетчики в те далекие времена.

187

_________________________

Таким образом, место Саратовской проезжей башни можно лишь очень приблизительно определить в районе нынешней Терновки.

Не случайно называем «район Терновки», так как село это основано в 1694 году как вотчина Высокопетровского монастыря.

Далее:

«А от Саратовской башни до истоку валу 65 сажен, а от истоку засекою до реки Пензы валу 150 са­жен... и учинены были около его надолбы деревянные рубленые...».

Что за «исток» — сказать трудно. На некоторых кар­тах более позднего времени здесь обозначена речка Ка­менка, а затем она почему-то стала называться Свину­хой.

Данное место, судя по дополнительно установленным надолбам, было наиболее опасным. Именно тут чаще всего могли «приступать к городу воинские люди».

«А от того валу через реку Пензу 35 сажен, а от реки Пензы заповедным лесом до валу 511 сажен...»,

то есть свыше одного километра.

Теперь на месте этого леса, от которого на карте Пензы 1927 года оставались три дубовые рощи, располо­жились улицы Индустриальная, Токарная, Металлистов, а также швейная фабрика имени Клары Цеткин, меха­нический завод и автобаза коммунального хозяйства города. Называлось раньше это место «Нижней засе­кой» в отличие от «Верхней».

«А от засеки степью до проезжей Красной башни степной стороны, где бывает приход неприятельских людей, валу 200 сажен...».

Нетрудно определить, что место этой башни — Красная Горка, где она примыкает к улице Калинина. Сюда кочевники, вероятно, прони­кали прямо из степи через нынешнюю Южную поляну, прибегая к обходному маневру.

И далее:

«...а от той проезжей башни до заповедно­го лесу и до Глухой башни валу 408 сажен...».

Остатки этого вала до сих пор видны. Они определяют западную границу городского зоопарка. Во многих описаниях краеведов звучит стремление .продолжить этот вал по бывшему Больничному переулку (теперь ул. Маршала Крылова) и примкнуть его к лесному массиву около улицы Лермонтова.

Думаю, что это ошибка. Есть ряд убедительных сви­детельств, да и само направление сохранившегося вала,

188

_________________________

ограничивающего теперь территорию зоопарка, под­тверждает их. Вал шел на запад мимо Митрофаньевского кладбища и примыкал к заповедному лесу («Верх­ней засеке») в районе Октябрьского сада или правее поселка «Татнефтепроводстрой». Где-то в месте примы­кания была упоминаемая в источниках Глухая башня, ибо, как сообщается в описании:

«А от той проезжей башни (Красной.— Г. М. ) до заповедного лесу и до Глу­хой башни валу 408 сажен...».

Заповедный лес хоть и защищал город с запада, но, вероятно, был недостаточно надежен. В описании ска­зано:

«А от упомянутой башни тарас подле заповедно­го лесу 750 сажен...».

Тарасы по словарю В. Даля — «наружное укрепление: рубленое, сруб, нередко крытое дранью».

Здесь следует сделать небольшое отступление, преж­де чем продолжить описание черты, уходившей к Рамзаю и Мокшану, чтобы лучше понять систему сущест­вовавших укреплений города. В документе сообщалось:

«А от заповедного лесу лугом к реке Суре, до места, где была проезжая Саранская башня, 950 сажен... А от места Саранской башни до реки Суры 250 сажен та­рас...».

Это означает, во-первых, что от северной кромки ле­са отходило оборонительное сооружение в виде вала и тарас, прикрывавших город с севера, и, во-вторых, по­требность в нем к концу XVII века, видимо, отпала, так как даже от Саранской башни («где была») осталось лишь место, а Ломовская башня не упоминается,

От этих тарас начиналась основная оборонительная черта, шедшая к пригороду Рамзаю. Она состояла из «заповедного лесу да валу 5450 сажен». У стыка леса и вала была башня, земляное основание которой сохра­нилось до сего времени на опушке Арбековского леса у Панкратовской свинофабрики. Отсюда вал шел (его следы местами видны и сейчас) на нынешний железно­дорожный разъезд Пяша и далее до пригорода Рамзая.

Рамзай был небольшим острожком на оборонитель­ной черте. Его облик можно представить по описи стольника князя Степана Путятина, составленной в 1703 году. В ней указывалось:

«Рамзайский Острог. Де­ревянный стоячей, вышиною 2-х сажен, промеж башен по 50 сажен, и тот острог погнил, 4 башни, с дву верхи упали...» (8).

189

_________________________

Следы острога сохранились до наших дней. На ме­сте острога теперь кладбище, а валы и рвы, его окру­жавшие, — границы этого участка. Своеобразна и при­чудлива память народная. В Рамзае не услышишь об умершем человеке, что его похоронили на кладбище, а обязательно скажут: «отнесли в острог».

В 1978 году, когда отмечали 300-летие со времени основания поселения, около вала установили камень, сохраняющий память о месте острога, и соорудили ча­стокол из дубовых бревен. На самом высоком из них укрепили металлический флажок — символ подвигов рамзайцев в годы лихолетья и оборонительных боев кон­ца XVII — начала XVIII веков.

От Рамзая вал шел к Мокшану. Его следы тоже местами сохранились.

В описании 1723 года приводятся данные о протя­женности вала на отдельных его отрезках, привязан­ных к конкретным для того времени ориентирам на местности (проток, ржавец, сухая рытвина, река Мокша и т. д.). Содержится указание, что в одном месте около оврага «ставлен был острог бревенной», имелись сто­рожевые башни, проходила дорога на Нижний Ломов, о чем свидетельствует выпись из отказных книг, выдан­ная Пензенской приказной избы подьячим Саввой Ермо­лаевым.

Места эти с давних времен принадлежали Загоски­ным, предкам родившегося в Рамзае одного из первых русских романистов Михаила Николаевича Загоскина (1789-1852). В выписи перечисляются грани отведен­ной Загоскиным земли по указу царя «от 1704 года марта в 3 день»,

«а урочища той их земли от Рамзаю к Мокшанску позадь валу по левую сторону до первой башни, а от башни прямо в степь к ломовской дороги до вершины Сухой Пензятки, а от вершины вниз идучи по обе стороны речки Сухой Пензятки до большой ре­ки Пензы, а от устья реки Пензятки вниз идучи боль­шою рекою Пензою по левую сторону до градской земли и от реки вверх полем по левую сторону подле градских земель до заповедного до липаго лесу и подле валу по левую сторону Рамзаевскаго сотрогу...» (9).

Сама Мокшанская крепость, основание которой от­носится к 1679 году, от степной стороны прикрывалась не только валом, на пребне которого в 1974 году была сооружена для памяти потомков крепостная башня по

190

_________________________

образу и подобию башен той эпохи, но и рекой Мокшей. На обрывистом правом берегу и находилась крепость, о которой в описании 1723 года читаем:

«А в пригороде Мокшанску крепость и вал земляной. По тому валу столбы звеньями забраны в замет. По крепости две башни проезжих, четыре наугольных...».

Более подробное описание крепости оставил воево­да Петр Соловцов. В 1703 году он сообщал:

«Город деревянной. Все 4 стены обвалились, тю нем 2 башни проезжие, 4 башни наугольные, из них 3 башни бес кро­вель и бес верхов, четвертая упала. Мерой тот город все 4 стены по 100 сажен» (10).

Остатки крепости с трудом просматриваются на ме­сте, составляющем теперь центр Мокшана. Только, по­жалуй, в городском парке видны следы левого, если смотреть в степь, оборонительного вала крепости, по гребню которого буйно разрослись столетние тополя.

Вал продолжался и за Мокшаном. Его остатки хоро­шо видны среди садов плодосовхоза «Симбуховский». Здесь он заканчивался и примыкал к засечному лесу, который соединял его с построенной еще в 1640-е годы Керенско-Ломовской чертой, уходившей к Инсару.

Опись 1723 года заканчивается итогом:

«Всего валу 15443 сажен...»,

а с учетом валов, прикрывавших Пензу, Рамзай и Мокшан, 15793 сажени. Как видно, в под­счет протяженности не входили засеки, тарасы, надол­бы, составлявшие оборонительную черту.

Сооружение для тех времен внушительное. На одном из чертежей 1735 года приводятся разрезы валов и рвов, размеры которых диктовались их конкретным положением на местности. Если даже взять усредненные данные, то ров имел глубину около 2 сажен (4,2 мет­ра), ширину — 6 сажен (12,6 метра), а вал — высоту 1,5 сажени (3,1 метра), ширину в подошве — около 6 са­женей (12,6 метра).

Таким образом, протяженность только вала, состав­лявшего часть оборонительной Пензенской черты, опре­деляется в тридцать с лишним километров.

Недавно научный сотрудник Государственного архи­ва Пензенской области С. Л. Шишлов открыл в архиве Ленинградского отделения Академии наук СССР ланд­карту Пензенской провинции, составленную геодезистом Иваном Бровцыным и его учеником Афанасием Сафоно­вым и датируемую исследователем 1730 годом. Главная

191

_________________________

цель геодезистов — «реестр карабельным дубовым и со­сновым и протчим лесам, на каких местах и под какими литерами оные обретаются».

На этой карте оборонительная черта, прикрывавшая Пензу с юго-востока, показана одной линией, берущей свое начало чуть выше села Засечного и идущей к Пен­зе и далее Рамзаю и Мокшану. Она заканчивалась и упиралась в лес около села Симбухово за Мокшаном. Исходя из имеющегося на карте масштаба «в Россий­ских верстах», ее протяженность составляла около 36 верст. Если принять во внимание, что при Петре I и некоторое время спустя в одной версте считалось тыся­чу сажен, то, переводя на наши меры, черта вместе с засеками и другими сооружениями имела длину более 70 километров.

Предполагалось с окончанием строительства оборо­нительной черты на Мокшан продолжить ее от Пензы до Волги. Но, как установил В. И. Лебедев, много и плодотворно занимающийся изучением оборонительных черт в нашем крае, дело ограничилось созданием в 1681 году крепости Юлово Городище (ныне районный центр Городище) и в 1683 году — города Сызрани. К возведению этой Пензенско-Сызранской черты практически не приступали.

Центром обороны построенной черты и организации сторожевой службы в этом районе являлась город-кре­пость Пенза. Когда рассматривают значение Пензы как крепости, особенно на первом этапе ее возникновения, то иногда сводят дело к утверждению, что основанием города и поселением по левому берегу Суры слобод служилых людей, решалась задача перекрыть проходившую здесь старую Ногайскую дорогу, не допустить проникновения по ней неприятельских сил.

Мнение А. Л. Хвощева на этот счет выражено сле­дующим образом:

«Очевидно, цель правительства была та, чтоб крепостью Пенза запереть вход в долину Су­ры, а дальнейшими военными поселениями воспрепят­ствовать продвижению кочевников по этой долине...» (11).

Естественно, что такая задача действительно стави­лась и решалась.

Но, как нам представляется, выбор места постройки города-крепости Пенза и прилегавших к ней военных слобод, основу которых составляли (и на это нельзя не обратить внимания) конные к а з а к и, диктовался

192

_________________________

широким и глубоким стратегическим замыслом, свя­занным с конкретной ситуацией, сложившейся в этом районе с учетом уже имевшихся оборонительных черт.

Посмотрите внимательно на карту области, нанесите на нее мысленно построенную в 1640-х годах Керенскую черту, начинавшуюся у непроходимого леса на берегах Выши, продолжите ее до Нижнего Ломова, а потом вдоль Мокши, на правом берегу которой тоже существо­вал непроходимый лес, до Мокшана, а от него оборо­нительную линию выведите к Пензе, и вы получите не очень, правда, правильной формы, но своеобразный серп (или, точнее, полукольцо) из оборонительных линий, перекрывавших степные языки в междуречье Хопра и Суры, по которым совершали набеги крымские татары и другие кочевники.

Пенза, построенная на краю широкого коридора, как бы являлась местом, соединявшим этот оборонительный серп с рукояткой, составленной из поселений конных казаков, расположенных по старой, проторенной, а по­тому и позволявшей в самые сжатые сроки прийти на помощь городу-крепости в дни грозной опасности, доро­ге. Кстати, это полукольцо удачно ложилось в большинстве своем на рельеф местности, проходя по краю воз­вышенности, господствовавшей над степными просто­рами.

При таком стратегическом положении гарнизон кре­пости во всех случаях находился в более выгодном, по отношению к нападавшим, положении.

Дозоры, выезжавшие в степь, при первом появлении отрядов нападавших без особого труда передавали пред­упреждение по всей черте, и ее защитников нельзя бы­ло застать врасплох.

Гарнизон города постоянно контролировал те «сакмы», по которым могли пробираться «лихие кочевники». Заметив их приближение, конные дозоры и станицы, ис­ходя из обстановки, сразу же принимали необходимые меры. Если вражеские силы были незначительными, то ратные люди устраивали засады и в удобном месте всту­пали в бой с неприятелем, заставляя его уйти в степь. Если же численность противника превосходила конные разъезды, охранявшие подступы к крепости, то они по­сылали гонцов в гарнизон.

Конечно, подобная тактика значительно расстраива­ла и нарушала планы действия врагов, но не являлась

193

_________________________

основной. Наиболее существенную роль Пенза играла в другом. Крымцы и отряды кочевников могли незамет­но или под покровом ночи прокрадываться и проходить к Керенской или Ломовской оборонительным линиям. Но в таком случае налетчики оставляли у себя в тылу гарнизон крепости и военных казаков, проживавших в слободах. И они всегда могли преградить пути отхода «степным разбойникам».

Уже к осени 1665 года для перехвата неприятельских отрядов пензенский воевода мог одновременно направ­лять в степь около 650 конных казаков и рейтаров. Это была немалая сила, если иметь в виду, что они хорошо владели не только холодным оружием, но и «огненным боем».

Следовательно, с постройкой города-крепости Пенза и прилегающих к ней слобод, а затем сооружением обо­ронительной черты до Мокшана, была решена крупная стратегическая задача по охране русских земель от на­бегов крымских татар и иных отрядов «лихих воинских людей».

Но значение вновь возведенного города этим не ог­раничивалось. Он вскоре стал выполнять еще одну очень важную функцию, сделавшись административным цент­ром уезда, границы которого простирались на довольно большом пространстве и далеко уходили в степь, или, как тогда называли, «дикое поле».

В его составе были со временем образованы станы: Шукшинский (по р. Шукше и Суре), Засурский (зани­мал территорию будущего Городищенского уезда), За­вальный (занимал часть территории, относящейся те­перь к Пензенскому, Колышлейскому, Сердобскому, Каменскому, Белинскому, Нижнеломовскому и Мокшан­скому районам), Узинский (расположен по бассейну р. Узы).

Из четырех станов три относились в основном к тер­ритории, расположенной за построенной оборонитель­ной чертой. Исключение составлял лишь Шукшинский стан.

В конце XVII века было обращено внимание на по­вышение обороноспособности юго-восточных границ Пензенского уезда. Возвращаясь со второго Азовского похода, Петр I остановился в Саратове. Отсюда, как гласит легенда, он выезжал к реке Медведице. Вскоре последовал указ, подписанный им 5 ноября 1697 года.

194

_________________________

В нем говорилось:

«...сделать меж Саратова и Пензы на реке Медведице город, чтобы впредь в украинские города и тех городов в уезды, села и деревни, которые поселились вновь за чертою Синбирскою и Пензою и Ломовскою и Керенского и Шацкого и иных городов, воинские люди не приходили и разорения никакого не чинили...» (12).

Наряду с этим Петр I предписывал «по­смотреть угожих мест в пензенскую сторону да устано­вить там сторожи».

Распоряжение царя было исполнено. В 1698 году по­строили город Петровск, первыми жителями которого стали переведенцы из Пензы, Саранска, Инсара и Мок­шана. В 1699 году служилые люди возвели Малую Сердобу и Большую Сердобу (ныне г. Сердобск). Послед­няя из них как в административном, так и в военном отношении подчинялась пензенскому воеводе.

Он не только решал задачи, связанные с обороной и управлением уезда, но и выступал как представитель царской власти при осуществлении указов о наделе землей, сборе налогов, исполнении всякого рода повин­ностей.

И наконец, в той или иной степени город являлся центром культуры, особенно для местного мордовского населения, переходившего к трехпольной системе земле­делия, перенимавшего многие элементы быта у русско­го народа.

 

 

II

Возникнув в рамках феодальной системы второй половины XVII века, Пенза несла на себе многие чер­ты нового периода русской истории. Здесь наряду с расширением земледелия, ростом товарности сельского хо­зяйства, развитием товарно-денежных отношений уси­ливался крепостнический гнет, обострялись классовые противоречия.

При определении «за службу» размеров земельных наделов, как мы это видели при анализе «Строельной книги города Пензы», закладывались основы неравенст­ва, которые будут нарастать и углубляться.

На самом деле подьячему Михаилу Русинову наре­зали по 5 десятин в поле, поручику Лунину — по 50 че­тей в поле, подполковнику Милевскому в поместье от­вели по 80 четвертей в поле, пожалованы были вотчи-

195

_________________________

нами капитан Селеверстов, дети боярские Телегин и Мантуров.

Конные казаки получили по «двенадцать четей в по­ле, а в дву потому ж», пешие — по шесть четей, а посад­ские вообще остались без земельных наделов, им выде­лили лишь сенные покосы. А на что существовать? Вольно или невольно, но жизнь заставляла заниматься ремеслом или мелкой торговлей, чтобы прокормить се­бя и свою семью.

Но это только начало. Разрывы в размерах земель­ных наделов будут увеличиваться год от года, поднимая одних по феодальной лестнице и спуская других с ее ступеней, низводя их до положения «работных людей», которые нередко пускались «в бега» или попадали в «кабалу» к ростовщикам и «боярским детям».

Не боясь опередить события, скажем, что в «Десятнях Пензенского края» среди внесенных в них в 1677 году «служилых по городу» значится и знакомый нам по «Строельной книге» «рейтарского строю ротмистр Осип Иванов сын Лунин», который теперь имеет оклад (поместье) в «610 четей, денег 38 рублев» (13). Был «по­ручиком», стал ротмистром, имел 50 четей, теперь в 12 с лишним раз больше. Сам обрабатывать такие поля не мог, да и службу нести надо. Каков выход? Если име­лось поместье где-то в другом, уже обжитом уезде, пе­реселяй часть своих крепостных на эту новую землю, нет — формируй их из числа беглых и разорившихся. Так или иначе, но Лунин (в других документах Лукин) задачу решил, основал село. Однако с каким трудом крепостные крестьяне распахивали и обрабатывали эти земли, сколько пота и слез пролили на них? Молчат об этом документы той эпохи.

В «Десятнях» значится немало «дворян и детей бо­ярских», кому назначено «великого государя поместно­го и денежного окладу». Их фамилии перекликаются с названиями до сих пор сохранившихся сел, расположенных недалеко от Пензы. Среди них — Петр и Александр Крабовы (с. Грабово), получившие поместье в 1678 го­ду, Осип и Савелий Степановы (с. Степановка) — земли выделены в 1684 году, Дмитрий Дурасов (село в совхо­зе «Прогресс») — 1682 год, Петр Симбухин (с. Симбухово того же района) — 1685 год, Федор Болотин (с. Болотниково Лунинского района, дата надела не указана), Василий и Андреян Сумороковы (с. Сумороково. Мок-

196

_________________________

шанского района) — 1683 год, Иван Бибиков (с. Бибиково того же района, дата надела не указана), Михаил и Данила Гольцовы (с. Гольцовка Лунинского райо­на) — 1677 год, Никита Бекетов (с. Бекетовка Иссинского района) — 1682 год, Петр Мантуров (Мантуровка> Лунинского района, дата надела не указана).

В числе наделенных поместьями немало мордовских мурз и выходцев из татарской верхушки, которые часто именовались князьями.

Подводя некоторый итог и не вдаваясь в подробно­сти, следует сказать, что на первых порах в Пензенском уезде преобладало мелкопоместное дворянство, среди которого чем дальше, тем больше нарастало имущест­венное неравенство и различие в размерах земельных наделов. Поэтому часть бывших «титулованных служилых людей» превращалась в «однодворцев», которые формально не состояли в крепостной зависимости, но нередко по своему положению почти ничем не отлича­лись от «российских рабов».

Надо обратить на эту сторону внимание. Иначе трудно будет понять те социальные коллизии, которые особенно ярко проявятся в период Крестьянской войны под руководством Степана Разина, когда служилые и посадские люди Пензы в своей основе встанут на сторо­ну восставших.

Возникшие на первых порах явления классового ан­тагонизма очень серьезно усугублялись чрезвычайными сложностями и неимоверными трудностями, связанными как с несением караульной службы, так и постоянной заботой о своевременном выполнении работ по ведению собственного хозяйства. Ежедневно, с весны и до осе­ни, надо было быть готовым к отражению набегов, по­стоянно переживать страх за то, что можно оказаться в плену, потерять родных и близких, лишиться крова,, даже самого скромного домашнего скарба, нажитого трудом и потом.

О требованиях, предъявляемых к населению сторо­жевой службы в этих неспокойных районах государства, о трудностях и сложностях, связанных с выполнением «служилыми людьми» своих обязанностей, свидетель­ствуют всевозможные «наказы», «памяти», «памятные грамоты», вручавшиеся в соответствующем приказе воеводе при назначении его на должность в город, который он должен был принять и «ведать» им.

197

_________________________

Сохранились «Наказ воеводе князю Ивану Кугушеву о приеме города Инсара у воеводы Ивана Языкова», составленный в 1684 году, и «Список с памяти, данной из иноземного приказа Павлу Сотенскому», назначен­ному в Шацк «у стрельцов и драгунов головою» в 1690 году.

В документах есть много общего, но содержатся и частности, позволяющие в достаточной степени ясно представить себе картину организации сторожевой службы.

Общим для них является непременное требование: приехав на место, всех служилых людей пересчитать и переписать поименно и списки прислать в московские приказы.

Если судить по документам, одной из самых острых проблем, с которой сталкивались здесь воеводы и иные управители, являлось бегство служилых людей, а также приток беглых из других районов государства.

«Память» требовала от шацкого головы Павла Сотенского:

«Смотреть почасту, чтоб без его отпуску, ни­куда не ходили; а только учнут без отпуску ходить и которые у себя в слободах не ночуют, — и тем чинить наказанье — бить батоги и сожать в тюрьму» (14).

И да­лее:

«А буде кому случитца прохожим и проезжим людем стать на ночлег, на время, у стрельцов и у драгунов прохожих и поезжих людей жить,и ночевать без ведома пущать не велеть. И сказывать ему, Павлу, — кто отку­да и чем приедет» (15).

Об этом же в «наказе» Кугушеву:

«...да буде в ком таять смуты или воровского завозу и тех людей расспрашивать и по расспросу, буде который доведетца, велеть сажать в тюрьму...» (16)

Особая забота проявлялась об охране вверенных рубежей. В документе говорилось:

«...жить с великим бережением, и по Инсарской засеке подле валу и иных засечных крепостей держать сторожи частыя, и служи­лых людей на те сторожи посылать переменясь по скольку человек пригожо без переменно... Чтобы они в подъезды ездили с большим береженьем и на станах ставились в крепких местах и того береглись на крепко, чтобы на них воинские люди безвестны не пришли и их не побили и в полон не поймали...» (17).

Что касается охраны самой засеки, то требовалось «учинить стешку не велику, чтобы можно было тою стешкою проехать одному человеку в один конь...». При

198

_________________________

этом предписывалось, чтобы городские люди в этот заповедный лес «ни для каких дел не ездили и лесу не секли и лык не драли и веников не ломали... и стежек не накладывали...».

Кроме охраны на служилых людей накладывались большие и трудоемкие по своему объему и характеру работы по поддержанию и ремонту оборонительных сооружений, предусматривались меры, предупреждающие их разрушение.

«А как... учнет приспевать вешнее вре­мя... велеть... с земляных валов и с тарасов снег сгре­бать тутошним служилым и жилецким людям, чтоб снежною водою засечных земляных крепостей не раз­мыло и никакие бы порухи... не учинились...

А от поля от рву в Русскую сторону травы не палить,, и откашивать во все лето от засек в скольких саженях пригож и ту траву велеть свозить. А которые травы; свозить за тем будет не мочно, и ту траву велеть жечь, чтобы сухие травы городам и острогам и засечным кре­постям какие порухи не учинились... да буде которые крепости которыми мерами попортятца... и ему... те кре­пости поделывать... чтоб... во всяких крепостях отнюдь худых старых и вновь порченых мест не было, и от приходу воинских людей... какова дурна не учини­лось...» (18).

И все эти работы выполнялись, как говорится в «на­казе», «инсарскими и Инсарской засеки служилыми и жилецкими и уездными всяких чинов людьми...».

Но кроме охраны крепостей и оборонительных черт, трудоемких работ по их содержанию и ремонту остава­лись заботы, и немалые — по обработке земли, обеспе­чению себя и семьи продуктами питания, ибо главный источник существования и в то же время главный вид; «жалованья» за службу — земельный надел и сенокос­ные угодья.

В «наказах» и «памятных грамотах», адресованных «воеводе и голове», напоминалось о том, чтобы они по­стоянно радели о своевременной обработке земель, «да­бы... они даром не лежали».

Ивану Кугушеву поручалось «...смотреть безпрестанно, чтоб новоприборные служилые люди на указанных своих местах дворами строились безовсякия оплошки, и по весне, как преспеет пашенное время, указанные свои земли пахали и хлеб сеяли, чтобы им впредь без хлеб­ных запасов не быть...» (19).

199

_________________________

Как ни старались воеводы и головы, но не удавалось обеспечить своевременную обработку всей земли, отве­денной под пашню. Некоторые «служилые», не выдер­жав трудностей, ложившихся на их плечи, забрав семьи, бежали. Другие погибали в бою или от полученных ра­нений, не успев вырастить наследника, который взял бы на себя служебные обязанности отца и только в этом случае сохранял право семьи на отведенный ей земель­ный надел.

Правительством и на этот случай предусматрива­лись меры, которые должны были бы исключать появле­ние бесхозных земель.

Павлу Сотенскому предписывалось:

«А которые бу­дут стрелецкие и драгунские дети и братья и племянники и бобыли и захребетники и нетяглые люди моло­ды и добры и пожиточны,— и голове Павлу тех в стрельцы и в драгуны писать же и земли им выбылых стрельцов и драгунов давать, которые (земли) будут порозжи...».

Но если не удавалось решить задачу таким образом, то и на этот случай предусматривались определенные меры. Павел Сотенский обязан был

«...тех убылых стрельцов и драгунов пашню и сенные покосы и огоро­ды и гуменники и всякия угодья отдавать в наем вся­ким людям и найму имать по большой цене, чтобы вы­былых стрельцов и драгунов земли и угодья порозжи не были и даром бы ими никто не владел...» (20).

Нельзя удержаться и не привести выписку из этой «памяти», свидетельствующей не только о проявлении заботы составителей документа о сохранности хлеба, но и тонком знании, как бы мы теперь сказали, технологии его уборки.

«А как тот хлеб поспеет, и его велеть жать... и класть в скирды и в одонья на высоких местах и укрывать и городить, чтоб того хлеба дождем не набило и с исподи не подмочило, и от животины и от зверей тому хле­бу потери никакий не было. А как будет время, и тот хлеб молотить... и вымолачивать и вывевать велеть го­раздо, чтоб в соломе и в мякине и в охоботьях не оста­валось» (21).

Правда, забота эта была прямо связана с получени­ем правительством определенной выгоды. Ведь речь шла о хлебе, выращенном на землях, сданных внаем, и предназначенном для продажи:

«Да тот хлеб и солому

200

_________________________

и мякину и хоботье продавать большею ценою, как бы Государевой казне прибыльнее...».

Содержатся в документах и традиционные требова­ния о том, чтобы воевода и голова не заставляли делать на себя «никакого работного дел», а «сборщики и подьячие, и целовальники во всяких заборах... ни чем не корыстовались... никому ни какие напрасной продажи не чинили, и лишних доходов себе, посулов и поминков ни у кого ничего не имали», а «всяких служилых и желецких людей во всяких управных делах судить и рас­правы меж ними чинить по Государеву указу и по соборному уложению безвалохотно (без волокиты)». Но думается, что это дань закону, находившемуся в прямом противоречии с практикой, так как само назна­чение на воеводство было одной из форм материально­го поощрения за «верную царскую службу», не ограни­ченной на местах никакими мерами.

Примерно такими же «наказами», «памятными грамотами» руководствовался пензенский воевода. Только здесь в отличие от Инсара и Шацка обстановка была значительно сложнее, которая усугублялась повседнев­ной опасностью вражеских набегов и другими обстоя­тельствами. Поэтому и «во вновь построенной крепо­сти», видимо, также возникали конфликты между «служилыми» и «начальными» людьми.

Об этом свидетельствует ряд фактов. Например, в свое время Ф. Ф. Чекалин обнаружил в «книгах исхо­дящих из Москвы бумаг» источник, датируемый 11 фев­раля 1666 года. В документе предписывалось:

«На Пен­зу к стольнику ко князю Ивану Дашкову по челобитью коломенца Терентья Черстаева, велено о беглых его людях указ учинить» (22).

Это понятно. Спасаясь от беспощадной эксплуата­ции, крепостные крестьяне искали в новых необжитых местах возможность «вздохнуть полегче», обеспечить себе сравнительно сносное существование. Но едва ли находили его, ибо крепостное право оставалось правом на всей территории государства. Беглых ловили, зако­вывали в колодки и возвращали их хозяевам, если, правда, местные помещики не успели закабалить и на­дежно запрятать беглых в своих новоприобретенных поместьях.

Из наших же мест бежали не крепостные, а «служи­лые люди», разочарованные тем, что сулили «золотые

201

_________________________

горы», а на деле — неимоверные тяготы, связанные с охраной крепости, строительством оборонительных со­оружений, участием в дозорах и стычках с налетчика­ми, налоговым бременем, поборами, бесправием и про­изволом местных представителей власти.

В Центральном государственном архиве древних ак­тов удалось выявить довольно любопытный документ. Он составлен 16 сентября 1667 года. В нем говорилось:

«..лисал к великому Государю с Пензы воевода Матвей: Мертваго; в прошлом де 176 году в последних месяцах бежали с Пензы конные и пешие казаки черкасы Якушка Обезьяний с товарищи шестнадцать человек с жена­ми и детьми да Ивашкинская жена Дудкина с детьми безвестно и Великий Государь указал послать в городы, которые ведомы в разряде, Государевы грамоты для сыска тех черкас... и где сыщут их указал... сослать на Пензу по прежнему, а кто имяни казаки с Пензы бежа­ли и того роспись...».

Приложена роспись беглым пен­зенским черкасам, есть помета, что указ

«176 сентября 17 принят Большого Дворца с подьячим с Гришкою Перекусихиным»,

справил его Федька Протонов, а на обороте надпись: «учинить по сему великого государя указу», а «по склейкам скрепил» знакомый нам по пер­вому документу об основании Пензы «дьяк Денис Савлуков» (23).

В «росписи» перечислены имена и фамилии конных казаков, к которым приписана «Ивашкинская жена Дудкина с детьми» и 3 пеших казака. Среди них фами­лии, внесенные в «Строельную книгу города Пензы», как «старые черкасы, которые... приняты у Юрья Котрацкого и поверстанны в конную казачью службу — Гришка Иванов сын, холостой, Ивашка Шулга, Кирюш­ка Иванов сын Хриштупка».

Отсутствие других фамилий в «Строельной книге» наводит на мысль: а не продолжалось ли переселение в Пензу черкас и после того, как она была составлена?

Возможно, что сюда, как и раньше, направляли «на перевоспитание» провинившихся. В подтверждение это­го хотелось бы лишь указать, что в Центральном госу­дарственном архиве древних актов в фондах Разрядно­го приказа сохранился документ о похождениях «ли­товского выходца Ромашки Вичуры», который, перейдя на русскую службу, успел побывать в ряде городов России, в том числе в Казани, бегал в Польшу, а воз-

202

_________________________

вратясь снова в Россию, «сидел в колодках». Заканчи­вается это «повествование» припиской от 14 февраля 1667 года — Ромашку Вичуру «сослать на Пензу в паш­ню» (24).

Таким образом, из приведенных документов видно, что не только среди закабаленного и попавшего в кре­постную зависимость крестьянства, но и среди «служи­лых людей» накопилось достаточно горючего материа­ла, готового вспыхнуть при первой искре и превратить­ся в мощный пожар. Это случилось вскоре после бег­ства из Пензы черкасов во главе с Якушкой Обезьяниным. Еще в 1666 году около пятисот донских казаков и беглых стрельцов и посадских людей под руководством В. Усова начали борьбу с помещичье-феодальным гнетом. Они совершили поход к Воронежу и Туле. В про­цессе похода к ним присоединялись крепостные кре­стьяне, которые громили поместья своих господ. В следующем году движение народных масс вспыхнуло с новой силой. Оно было возглавлено С. Т. Разиным. В течение почти трех лет он сплачивал силы на юге Рос­сии.

В 1670 году московское правительство приняло меры, отправив в Черкасск — столицу Донского казачества — посольство, которое должно было разведать сложив­шуюся ситуацию и узнать о дальнейших планах С. Т. Разина. Однако визит «послов», как известно, по­терпел неудачу.

В середине лета Степан Разин со своим войском поднялся по Дону, перешел на Волгу и 22 июня 1670 го­да взял город-крепость Астрахань. Затем он отправил­ся вверх по Волге. Крестьянская война стала быстро распространяться и в считанные недели охватила все Поволжье.

Как уже говорилось, царское правительство было обеспокоено положением, складывавшимся в южных районах государства, где сосредоточилось большое количество «беглого люда» и недовольных существовав­шими порядками казаков. Может быть, одной из мер, на случай если их отряды направятся в сторону Москвы, было укрепление за счет наиболее опытных и вер­ных царю слуг управления городами, расположенными на прилегающих оборонительных чертах.

Царское правительство, учитывая обострившуюся об­становку, решило снова вернуть в Пензу Е. П. Лачино-

203

_________________________

ва. В документе от 7 февраля 1670 года говорилось:

«...Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович... указал быть на своей великого государя службе на Пензе стольника и воеводы на Еремеево ме­сто Пашкова воеводе Елисею Лачинову да с ним же Елисеем быть на Пензе по его челобитью детям его Ивану Большому да Ивану Меньшому...» (25)

Взятие восставшими под руководством Разина Сара­това вызвало беспокойство пензенского воеводы, кото­рый в отписке тамбовскому воеводе Якову Хитрово со­общал:

«В нынешнем во 178-м году (1670) августа в 30 день писал ко мне на Пензу с Саранска стольник и воевода князь Никита Приимков-Ростовский, а к нему де писал с Синбирска окольничей Иван Богданович Милославский.— Августа де в 22 день в четвертом часу дни прибежал в Синбирск с Саратова козанских стрель­цов голова Тимофей Давыдов, а в распросе перед ним сказал.— На успеньев де день пресвятые богородицы (15 августа. — Г. М.) поутру рана вор изменник Стень­ка Разин с казаками пришел на Саратов. И город де Саратов саратовские жители здали, и ево де, вора, Богородицкого монастыря игумен и саратовские все жите­ли встретили с хлебом...» (26).

Спустя две с половиной недели Е. П. Лачинов снова отправил отписку Я. Хитрово. В ней он уведомлял там­бовского воеводу о том, что 11 сентября отряды Степа­на Разина подошли к Симбирску,

«воевода Иван Бог­данович Милославский, сидя в осаде, ожидает себе на выручку великого государя ратных людей. И подле го­родовых стен укрепил крепости; уклал де мешками з землею и с солью и с мукою и, укрепля, сказал: хотя де помереть, а вору не здаца...» (27).

Движение народных масс в пензенском крае разви­валось с невероятной быстротой. Уже 21 сентября 1670 года Е. П. Лачинов сообщал нижнеломовскому воево­де А. Пекину о полученных вестях.

«...По расспросным речам,— свидетельствовал Лачинов,— пензенского драгунского строю капитана Осипа Лунина, который по­слан был в Синбирск... Сентября ж де в 20 день при­бежал он, Осип, на Пензу и... сказал.— На Синбирск де с отписки проехать нельзя... И атемарцы де служилые и всяких чинов жилецкие люди великому государю из­менили и город Атемар здали сентября в 18-м числе... Да сентября ж в 19 день Инсарской острог голова с

204

_________________________

служилыми людьми здал вору Стеньке Разину и ево присылыцикам.

А Атемарского и Инсарского острогов служилые и уездные служилые ж и всяких чинов люди, татаровя и мордва, и помещиковы крестьяне разных городов вели­кому государю изменили, и с теми воровскими людьми вместе к Саранску городу приступали сентября в 19-м числе с утра до вечерни, и Саранск де взяли того ж числа...» (23).

Воеводу беспокоило не только положение в городе и уезде, но и в собственных вотчинах, которыми щедро на­граждал его царь за службу. Он же, как и всякий фео­дал, стремился за счет эксплуатации крестьян приумно­жать свои богатства. Доведенные до тяжелейшего со­стояния, они перешли на сторону восставших. Об этом говорилось в отписке шацкого воеводы А. Остафьева на имя царя Алексея Михайловича:

«...в нынешнем де, государь, во 179-м году сентября в 30 день ввечару при­бежал де Елисеев человек Лачинова Петрушка Коро­вин в Елисееве в Шацкое паместье Лачинова в село Подболотье ис Кадомского уезду из села Усть-Парцы и сказывал... Пензу город осадили. А он де, Петрушка, одва у них ушол, и вьючную лошадь з добром у него от­били. А Елисеевы крестьяне Лачинова села Усть-Парцы с теми с ворами з донскими казаками сложились за един...» (29).

В пределах нашего края действовало несколько от­рядов разинцев. Один из них под руководством Михаи­ла Харитонова, отделившись от основных сил восставших под Симбирском, стремительно продвигался к Пен­зе. Как говорилось выше, он в течение трех дней овла­дел атемарским и инсарским острогами, а также взял «приступом» крепость Саранск.

Свидетель тех событий Василий Ушаков при допросе в Казанском приказе показывал:

«А из Саранска дон­ской казак... Мишка Харитонов, собрався человек со 100, пошли на Пензу... И пришед... на Пензу, воеводу Елисея Лачинова да подьячево да пушкаря побили, грацкие люди изменили. И были воры на Пензе дней с 6, а с Пензы з 900 человек пошли к Нижнему Ломову, а пришли де к ним воров с Саратова с 600 человек кон­ных через степь» (30).

Упоминаемые здесь «конные» повстанцы, подошед­шие из Саратова,— это отряд Василия Федорова. Один

205

_________________________

из участников разинского движения Савва Федоров, за­хваченный царскими войсками, «при пытках сказывал»:

«...на Пензе же к тому вору Мишке пристал вор, атаман же... Васька Федоров».

Вскоре и он разделил участь своего однофамильца. Отвечая на задаваемые вопросы, Василий Федоров по­яснял:

«Родом де он белогородец, бывал солдат Белогородских полков, и назад де тому года с 3 с службы... эбежал он на Дон и жил на Дону в казаках. И как де... Стенька Разин з Дону пошел... а он Васька, пошел с ним же... дошел до Саратова и на Саратове заболел и остался. И обмогшись, с Саратова з донским казаком з Гришкою Савельевым, который у вора оставлен был на Саратове атаманом, пошел на Пензу, и под Пензою саратовцы Гришку с атаманства отставили, а учинили атаманом ево, Ваську. А Пенза, им, ворам, здалась без бою...» (31)

Из дошедших до наших дней документов трудно ус­тановить точную дату этого события. Многие краеведы, считают, что Пенза перешла в руки восставших 25 сен­тября.

Автору в Центральном архиве древних актов уда­лось найти документ, подтверждающий именно эту дату. Как указывалось ранее, Е. П. Лачинов 7 февраля 1670 года назначен воеводой Пензы и было определено по его челобитной, что вместе с ним на службе состоят его сыновья Иван Большой и Иван Меньшой.Когда при­шла пора суровой опасности, видимо верный долгу, Елисей Протасович Лачинов остался в городе, а сыновья покинули его, спасаясь от возмездия восставшего на­рода.

Только 26 марта 1671 года они обратились с чело­битной в Московский разрядный приказ, в которой со­общали о том, что

«...в Пензе в 179 (1670 г.) сентября в 25 день отца их Елисея воровские казаки убили. А они де от тех воров ушли. А имена де их в полку боя­рина и воеводы князя Юрия Алексеевича Долгорукова с товарищи записаны в нетах, потому которая память об них лослана».

Царь принял во внимание их челобитную и распоря­дился «в жилецком списку по их имени отметить, что были в отпуску с отцом их». Иными словами, месяцы их скитаний в службу не засчитаны, но и оправдано их отсутствие в полку Ю. Долгорукого, возглавлявшего

206

_________________________

борьбу царских войск с восставшими под руководством С. Разина.

Важно и другое. Исследуя «огневую» мощь Пензен­ской крепости, Е. Шпаковская установила, что по коли­честву и типу пушек она была далеко не рядовым, а «развитым, хорошо укрепленным и вооруженным фор­постом» засечной черты (32). И вот этот «форпост» с до­статочным числом конных и пеших казаков сдался без бою слабо вооруженному и сравнительно малочисленно­му крестьянскому «войску».

Годами копившиеся недовольства сложившимся по­рядком, бесправием, непосильным трудом и невыноси­мыми условиями службы вылились в сочувствие к вос­ставшим, в ненависть к тем, кто являлся олицетворени­ем несправедливости, представителем и выразителем царской власти. И в этом акте проявилась воля народа, в сознании которого с давних времен утвердилась не­добрая память о многих воеводах и приказных чинов­никах, радевших больше о своей мошне, не стеснявших­ся в выборе средств и способов ее пополнения за счет поборов, насилия и бесчинства. Об этом метко говори­лось в старой русской пословице: «Наказал бог народ: наслал воевод». Не случайно в годы бурных выступле­ний народных масс против крепостнических порядков в Русском государстве ненависть выливалась в расправу с представителями власти. Не избежал этой участи и Лачинов.

Почти три месяца Пенза находилась в руках пов­станцев. Забрав пушки, другое оружие, отряды, попол­ненные присоединившимися к ним «служилыми людь­ми» из гарнизона, ходили в Нижний и Верхний Ломовы, Наровчат и Керенск, намеревались приступом брать Шацк. Но в жестоких сражениях с царскими войсками отряды Михаила Харитонова и Василия Федорова по­терпели поражение. 20 декабря в Пензу вошли рейтары полковника Зубова. Они «у Пензенских жителей город приняли и их привели к вере и... великого государя казну в Пензе переписали...».

После подавления восстания народных масс царское правительство обратило внимание на укрепление Пен­зенской оборонительной черты. В частности, нижнеломовский воевода 22 января 1671 года сообщал в приказ Казанского дворца о том, что всего в городе «началь­ных людей и рейтар и драгун 805 человек... да на Пен-

207

_________________________

зе для оберегания ж воровских казаков стоят по 2 не­дели рота рейтар да рота драгун...» (33).

 

 

III

К июлю 1671 года Крестьянская война под води­тельством Степана Разина была подавлена. Царские войска учинили жестокую расправу над восставшими. Тысячи защитников трудового люда казнены, биты ба­тогами, сосланы. Один из организаторов разгрома отря­дов крестьянской армии князь Юрий Долгоруков с циничной откровенностью сообщил царю:

«А которые де государь, деревень мордва с твоими... ратными людьми бились, велел те деревни сжечь и воровские люди мно­гие в тех деревнях сгорели» (34).

«Привели к вере» и гарнизон города Пензы. У нас нет документов о совершении этого акта. Можно лишь строить догадки, как жестоко обошлись «с нарушите­лями царской воли» каратели, действовавшие всю зиму в городе и уезде, а также во всей округе, прилегавшей к Пензе.

Началась будничная жизнь «служилых людей», для которых кроме несения караульных дозоров в степи и у стен крепости добавились заботы о сооружении обо­ронительной черты (предприятия довольно трудоемкого, о чем уже говорилось), законченной летом 1680 года.

Документы, собранные архивными комиссиями, су­ществовавшими в начале этого века во многих губерн­ских городах, в том числе Тамбове, Воронеже, Саратове, сообщают о постоянных, особенно в летнее время, схватках с отрядами крымских татар, ногайцев, «азовцев», о разорении вблизи оборонительных черт первых поселений, захвате людей в «полон». Их продажа на не­вольничьих рынках городов Причерноморья и в Азове составляла одну из важнейших статей дохода ханской знати.

Надо постоянно иметь в виду, что это были не какие-то стихийные «вылазки», а весьма продуманная, веками отработанная система, действовавшая в XVII и даже начале XVIII веков. «Разбоем», налетами на русские города и села занимались не случайно собранные, а хо­рошо подготовленные, имевшие навыки, знавшие все степные «сакмы» и дороги, «профессионалы» этого мерзкого дела.

208

_________________________

Любопытен документ, относящийся ко времени осно­вания Тамбова, подчеркивающий этот вывод. Сообщая об одном из походов осенью 1636 года, воевода Роман Боборыкин доносит царю, что когда захваченных в степном бою пленных крымских татар привели в Там­бов, то в городе были

«из Иванова полку Биркина Рязанцы дети боярские и Тонбовскаго и Шацкаго уезду разных сел и деревень крестьяне и мордва... и все тво­ей государевой милости и обороне обрадовались, и тех многих языков татар узнали; а мне, холопу твоему, сказали: те де татаровя наперед сего по вся годы на Верхоценску волость и по вотчинам и на Шацкие и на Ряские и на все Рязанские места войною с большими и с малыми людьми приходили и многих людей побивали и в лолон имали, и они де у них в полону многожды бывали и с дороги и с лесов у них уходили и из Озова окупались» (35).

Нет оснований считать, что ко времени постройки Пензы и ее оборонительной черты изменилась тактика предводителей и участников набегов на русские земли, если не предположить, что она в связи с укреплением сторож и созданием станиц стала более ухищренной, гибкой, что недостатка в любителях поживиться за счет вновь выраставших в степной части России городов и сел организаторы налетов не испытывали.

Характерен в этом отношении один из документов, датированный 30 июля 1671 года, который подписан нижнеломовским воеводой П. Сомовым. В своем донесе­нии тамбовскому полковому воеводе П. Хованскому он сообщал:

«Господину князю Петру Ивановичу Парфеней Сомов челом бьет. В нынешнем во 179-м году июля в 30 день писал ты, господне, ко мне в Нижний Ломов, чтоб мне велеть к тебе в Танбов отписать, ка­кие у меня в Нижнем Ломове про воинских людей или про воровских казаков есть вести и ис которых горо­дов и в которых числех и что с низу каких вестей.

И в нынешнем во 179-м году июня в 20-м числе поутру рано приходили под Верхний Ломов воинские люди татаровя и башкирцы, человек с 1000 и болыни, безвесно, прократчи у степных сторож от пензенские степи, и под Верхним городом Ломовым прошли через заповедный лес и через речку Ломов на устье речки Шукстроя, и Верхнего Ломова и Нижнеломовского уезду села Козляцкого Броду русских людей и татар

209

_________________________

в полон поймали и стада отогнали. И у тех воинских людей, у татар и у башкирцев, на той же переправе, на устье речки Шукстроя на речке Ломове, полон и стада отбили. А увели те татаровя и башкирцы с со­бою полону верхогородцких жителей — мальчик 10-ти лет да 4-х девок; да Верхнева ж города Ломова и Нижегородского уезду на поле у и конских стад уби­ли до смерти шти (шесть.— Г. М.) человек. И я, гос­подне, собрався с ратными людьми, за теми татары и за башкирцы ходил в степь, и те татаровя, и башкирцы побежали тою ж сакмою, а бою не дали. А чаять, что те тотаровя и башкирцы приходили от больших лю­дей...» (36).

Есть исследования, в которых иногда делаются по­пытки сосчитать количество набегов, разложить их по периодам. У нашего краеведения мало документов, а имеющиеся — хранят память о наиболее внушитель­ных и разорительных нападениях, погромах, пережи­тых нашими далекими предками в конце XVII и начале XVIII веков.

Наиболее опустошительным был набег, совершен­ный в июле 1680 года азовцами и крымцами с их со­юзниками, сразу же после завершения строительства оборонительной черты.

С. И. Порфирьев в статье «Казанский стол разряд­ного приказа», основываясь на его документах, писал:

«В июле 1680 года азовцы и крымцы с их союзниками делают набег на Пензу, разоряют ее, жгут посадские дворы и уходят в степь. В конце месяца Казанский дворец узнает по вестям из Пензы, что те же воинские люди хотят, проведя полон, снова идти на Пензу, к Мокшанску и под Нижний Ломов... и под Керенск...».

В этой же статье С. И. Порфирьев сообщал:

«...До­ставлены речи «языка», по которым участники пензенского набега вернулись в Азов с полоном и со многи­ми отгонными конскими и животинными стадами» (37).

Нападавшие, сосредоточив свои главные силы у го­рода, испытывали его на прочность. Крепость устояла, но «воинским людям» удалось преодолеть внешние оборонительные сооружения, пожечь посад и слободы, нанести немалый урон его жителям, а также приле­гавшим к городу слободам служилых людей. Наряду с этим пострадали многие поселения и деревни русских, мордвы, татар.

210

_________________________

В набеге, предводителем которого был один из сы­новей крымского хана Салим-Гирея, участвовало бо­лее четырех тысяч налетчиков.

Что касается Пензы, то частично сохранившаяся отписка воеводы от июля 1680 года так рассказывает об этом нападении:

«И к городу Пензе те воинские люди день весь приступали с лучным и огнянным боем (и со) знаменами. И на посаде церкви божий ра­зорили... поругали, иконы перекололи... и приказной избы подьячих, и конных казаков, и драгунов, и стрельцов, и пушкарей, и посацких людей триста пять­десят дворов со всяким животы и хлебом со всяким сожгли. И те воинские люди от города Пензы отошли в степь на крымскую сторону» (38).

Об ущербе, нанесенном Пензе, писал и А. Л. Хвощев. В своем исследовании он сообщал, что отряды налетчиков «соединенными силами в конце июня или в начале июля в течение целого дня штурмовали кре­пость, легко лроникнув за валы и засеки, окружавшие городской посад и слободы. Слободы были сожжены дотла, посад разграблен, часть жителей захвачена и уведена в плен, а большинство спаслось за стенами крепости и заброшенного к тому времени Черкасского острога. Пришлось почти весь город строить заново, дома и церкви, чинить башни, возобновлять засеки... Город .построился на старых местах» (39).

В статье С. И. Порфирьева говорилось о том, что «те же воинские люди хотят, проведя полон, снова ид­ти на Пензу, к Мокшанску и под Нижний Ломов». По всей вероятности, этот набег не состоялся. Видимо, Пензенский гарнизон сумел за короткое время восста­новить свои силы за счет подкрепления, прибывшего на помощь из других городов.

Несмотря на постоянную опасность и набеги, от­страивались и расширялись не только посады около города-крепости, но возникали новые села и деревни. Шел процесс интенсивного заселения и освоения зе­мель, расположенных как в районе самой оборони­тельной черты, так и за ее пределами.

В 1687 году через наши места проезжал известный путешественник и миссионер Филипп Авриль. Прибыв из Грузии в Астрахань, он отправился на судне, нагру­женном рыбой для царского стола, но ледостав пре­рвал путешествие и принудил его продолжить дальше

211

_________________________

путь от Саратова на Пензу, используя обычные сред­ства передвижения.

Послушаем, что говорит Авриль:

«Мы употребили первые три дня на проезд более сорока лье по пусты­не, не встретив ни деревьев, ни жилищ, ни хижин, и это было, по правде говоря, самое трудное из всего нашего пути, потому что приходилось везти с собою дрова, воду и корм для лошадей, тяжесть которых не­много утомляла их. Но ничего подобного нам не при­шлось уже испытывать после того, как мы достигли Пензы — маленького городка, находящегося в несколь­ких лье от этой большой невозделанной равнины, ко­торую нам необходимо было проехать. Затем мы ос­танавливались каждый день уже в поселках, чтобы провести ночь под кровлей, если только нам не прихо­дилось забираться в некоторые из тех ужасных лесов, которые нельзя было проехать в течение дня» (40).

Особенно усилилось заселение края в конце XVII — начале XVIII веков. Считают, что около 1686 года ос­нованы Алферовка и Воскресеновка, в 1700-м — Валяевка, в следующем — Борисовка, в 1703 году — Лебедевка. О степени заселения края красноречиво гово­рят данные о количестве церквей (селом считалось поселение, имевшее церковь; остальные же — деревни, починки и т. п.), находившихся в подчинении Пензен­ской десятни (одной из форм церковного управления), которая насчитывала в 1690 году 44 церкви, в 1724-м — 113 и в 1738 году — 161.

Наряду с мелкопоместным дворянством получают в нашем крае вотчины представители крупнейшей мос­ковской феодальной знати, щедро награждаемые Пет­ром I: Нарышкины, Куракины, Голицыны, Шереметье­вы, владевшие огромными земельными наделами.

В октябре 1707 года тем же путем, о котором оста­вил записи Авриль, в Москву проехал голландский художник Корнелий де Бруин. На бывшей «невозде­ланной равнине» он отмечает Кондоль, «состоящий из двух разсеянных частей, застроенных деревянными до­мами», делает остановку в Пановке, где «мы нашли отлично теплые избы», а 10 октября прибывает в Пен­зу, «переехав в нем небольшую речку того же имени, по большому деревянному мосту».

О Пензе он пишет:

«Город очень большой, и лежит на запад-юго-запад от реки Пензы, и частью на горе:

212

_________________________

в нем есть кремль, довольно большой и обнесенный деревянною стеной с башнями. Улицы в нем широкия и имеется несколько деревянных церквей. Он прости­рается значительно в длину, довольно красив и прия­тен по множеству деревьев, которыми окружен: мно­гие дома лежат на другом берегу реки...» (41).

Но новое побеждало в мужественной борьбе с ухо­дившим навсегда прошлым, которое иногда еще напо­минало о себе незначительными набегами, а порой принимало разрушительный характер, отличаясь же­стокостью мстителей, обреченных на гибель.

Участились набеги в 1711-1717 годах, в период обострения отношений с Турцией. По мирному тракта­ту от 12 июля 1717 года России пришлось вследствие неудачной Прутской военной кампании согласиться на возвращение Турции Азова, а возведенные русскими на побережье крепости, в том числе Таганрог и Ка­менный затон, — уничтожить. Правда, турецкий султан требовал новых территориальных уступок и ежегодной уплаты «поминков» крымскому хану, но правительство Петра I отвергло эти притязания и не считало нужным их выполнять.

Как жестокую месть за это надо рассматривать на­бег, организованный крымским ханом в начале августа 1717 года и оставшийся в памяти народа как «набег кубанских народов» или «большой кубанский погром». В нем, по некоторым источникам и свидетельствам ис­ториков-краеведов, участвовало до 40 тысяч «воинских людей».

Пострадали многие села и деревни края. В одном из документов 1717 года говорилось:

«Сего августа во 2 и 3 числах неприятельские люди кубанцы Пензен­ской уезд, в Завальном и Узенском станах монастыр­ские и помегциковы, и вотчинниковы, и ясашные села и деревни разорили и выжгли, и людей в полон побрали, а других порубили... И того де августа 3-го числа в начале дня первого часа оные кубанцы многолюдством пришли к городу Пензе и приступают, и пензенские всяких чинов люди сидят в осаде... пригородки Мокшанск и Рамзай и многие Пензенского уезду села и деревни разорили ж и пожгли и людей в полок бе­рут...» (42).

По переписи, произведенной после погрома в 1717-1718 годах,

«...в Пензенском уезде, в станах Засур-

213

_________________________

ском, Узинском... Шукшинском и Завальном, взято в полон обоего пола 5327 чел., убито... 398» (43).

О разорении Рамзайского острога (после этого на­бега он больше не возобновлялся) есть свидетельство очевидца прапорщика Саввы Языкова, который выез­жал в то время из Саранска на разведку по заданию воеводы в окрестности Пензы. По дороге на Мокшан, как докладывал он, «села и деревни позжены, а имен­но: село Трескино, дер. Соловцовка, село Онучино, се­ло Исса, село Буторлино, дер. Шемдяковка...».

Убедившись, что неприятельских сил нет, он «воз­вратился до местечка Рамзая, которое от оных кубан­цев вызжено и многие тела лежат побитых русских людей со сто человек; и кубанцев убитых тут же на месте с десять человек...» (44).

Город-крепость Пенза выстояла под ударом неприя­тельских сил, отразив его на дальних подступах к городу — оборонительной черте, прикрывшей со сторо­ны саратовской степи. В одном из документов расска­зывается:

«Августа 4-го числа... стоя под градом Пен­зою несколько дней, будучи отбиваемы по земляному валу, с четырех деревянных башен, называемых: Са­ратовскою, Петровскою и которая была в Нижней За­секе Красною и Глухою пушками, ружьями, пищалями и стрелами и прочими по тогдашнему обычаю орудия­ми, сколько от граждан, а паче от съехавшихся из уездов со всякими орудиями, благородных дворян со своими людьми...» (45).

Неприятель не сумел преодолеть оборону и отступил от города, уходя в степь.

«Кубанцы», захватив полон и перейдя реку Сердобу, быстро продвигались по Хопру и далее к реке Ка­раю, где, как свидетельствуют многие документы, обыч­но располагалась главная ставка предводителя набега.

В этот период от «кубанцев» пострадали и другие селения, расположенные в районе оборонительной за­сечной черты. В частности, саранский ландрат (выбор­ный от дворян советник, предводитель) Л. Ф. Аристов в первых числах августа 1717 года сообщал, что

«4 и 5 чисел по ведомостям посланных из Саранска Михаи­лы Окунева и других, вышеозначенные неприятельские люди кубанцы в Саранском уезде, от Саранска в 20-ти и в 15 верстах села и деревни жгут и разоряют, и лю­дей в полон берут, а от Саранска одное деревню разо­рили в 7 верстах» (46).

214

_________________________

Сотни сел и деревень были разорены и разграблены. Тысячи крестьян и других людей простого звания «раз­бойные степняки» угнали в причерноморские города для продажи. Однако никакие невзгоды не могли уже оста­новить бурные темпы освоения края. Опустошенные и разрушенные селения восстанавливались, расширялись и пополнялись новыми жителями. На второй год после «большого кубанского погрома» произвели учет таких «переселенцев». В документе указывалось:

«Всего в Пензенском уезде в Засурском и Узинском станах по переписи 1718 года пришлых 1373 двора, в них обоего пола 7282 человека».

В лереписных книгах указаны те места, откуда при­были эти люди. Так, из Новогородской губернии пере­ехало в наши края почти три тысячи человек: 855 мона­стырских, 1452 помещичьих, 309 дворцовых и 326 ясач­ных крестьян, 1,2 солдат, а также «посадских людей» в количестве 22 человек. Из Воронежской губернии при­было без малого две тысячи переселенцев: 854 дворцо­вых, 752 помещичьих, 124 монастырских и ясачных 139 крестьян, 72 солдата, из числа посадских 54 и церковни­ков 3 человека. Из Московской губернии переселились 594 монастырских, 501 помещичьих и 69 дворцовых крестьян, а посадских 5 человек. Из Казанской губернии «пришлых» людей оказалось несколько меньше, чем из Московской, а именно: дворцовых 265, помещичьих 302, монастырских 91, ясачных 298 крестьян, солдат 200 и церковников 7 человек. Незначительное число поме­щичьих и монастырских крестьян прибыло из Санкт-Петербургской, Архангелогородской и Киевской губер­ний (47).

Крестьяне в основном занимались земледелием. В од­ном из документов, который относится к 1725 году, го­ворилось:

«Хлеб родитца в городе Пензе и в пригоро­дах Мокшанске, в Рамзайке и в уезде рожь, пшеница, ячмень, овес, шолба, греча, просо, горох, семя конопля­ное масляное; в огородах овощи: капуста, огурцы, мор­ковь, ретька, свекла, бобы, чеснок, лук, дыни, тыква».

Любопытно еще одно свидетельство:

«Цветов в огоро­дах бывает не у многих, а един бархат, подсолнешники, травы... шалфей, мята, зоря...».

Благосостояние как «посадских людей», так и селян во многом зависело от природных условий. В ряде до­кументов дано описание примыкавших к Пензе лесов

    215

_________________________

«красных и черных», сказано, что в них «родятца вре­менно яблоки, ягоды: брусника, черника, ежевика, клюк­ва, смородина, калина, рябина, костеника, вишня, клуб­ника, земляника, малина». А в означенных реках Пензе и Суре, а также в озерах водятся «щуки, лини, налимы, сомы, язи, плотва, судаки, лещи, окуни, караси».

Хотелось бы обратить внимание еще на одну сторо­ну экономического и социального развития нашего края. Освоение его земель проходило в процессе постоянного общения и содружества ряда народов. В 1725 году в Герольдмейстерскую контору сената сообщалось:

«...в го­роде Пензе и в пригородах люди живут русские, а в уезде русские и татары, и мордва, и чуваши, а больше обретаетца русских...» (48).

Нередко на жителей нашего края обрушивались страшные стихийные бедствия. По сохранившимся ис­точникам известно, что

«в 1722 и в 1723 годах в Пен­зенской провинции от неурожаю хлеба был великий голод, от сего принуждены были питаться былием и гни­лушками».

А в середине 30-х годов «от случившегося пожара» в Пензе «все обывательское строение погорело, от сего многие тогда в совершенную бедность при­шли» (49).

Видимо, в то время сильно пострадала и крепость. Дело в том, что еще в 1725 году в приведенном выше донесении в Герольдмейстерскую контору сообщалось:

она «в прошлых годах» обвалилась, «и после того по­строен острог, и тот ветх».

Спустя 40 лет подполковник А. П. Свечин после посещения Пензы, о чем уже говори­лось в предыдущих главах, оставил довольно основа­тельное описание крепости. Он свидетельствовал:

«...городовое укрепление зделано стоячее, наподобие остро­га, из весьма толстаго дубового деревья, по углам и в середине онаго семь башен, вделанные по тогдашнему обыкновению, коего во окружении 413 сажень и один аршин, около онаго ров ширины не меньше 5-ти, а глу­биной 2 сажень...».

Следовательно, крепость значительно обновилась. И в этом была необходимость. Ведь обстановка на юго-во­стоке России многие годы оставалась напряженной, и защита местного края от возможных набегов «лихих не­приятелей» не исключалась.

К середине 60-х годов XVIII века Пенза значительно преобразилась. Появились первые строения из кирпича.

    216

_________________________

Среди них — «подушнаго збору палата». Над посадами и слободами возвышались 6 каменных и 5 деревянных приходских церквей. Увеличилось количество населения, особенно мастеровых и торговых людей. Купцов насчитывалось «594-е души». Они продавали всякие мелочные товары, а некоторые отправляли «по рекам Медведице, по Хопру и Вороне к донским казакам в Черкасск ценовки, лубья, хлеб, лыки, всякия доски и дрова, откудова привозят изюм, винныя ягоды, крымское вино». Из года в год развивались кустарные промыслы. Свыше 140 человек «художество имели столярное, кузнечное, сле­сарное, кожевенное, портное и сапожное».

С развитием товарно-денежных отношений усилива­лась эксплуатация крестьян и другого простого люда. Помещики для удовлетворения все возрастающих по­требностей увеличивали оброк, заставляли крепостных работать на своей земле вместо трех дней в неделю значительно больше. Вспомним «Путешествие из Петер­бурга в Москву» нашего замечательного земляка А. Н. Радищева. В одной из глав знаменитой книги он нарисовал образ коллежского асессора, снятого с по­мещика Зубова, имение которого находилось недалеко от Верхнего Аблязова (теперь с. Радищево Кузнецкого района), где жили родители писателя и куда он приез­жал неоднократно сам.

Сурово порицая алчность и самодурство этого гос­подина, Александр Николаевич писал:

«Он себя почел высшего чина, крестьян почитал скотами... Отнял у них всю землю, скотину всю у них купил по цене, какую сам определил, заставил работать всю неделю на себя, а дабы они не умирали с голоду, то кормил их на гос­подском дворе и то по одному разу в день...

Если который казался ему ленив, то сек розгами, плетьми, батожьем или кошками, смотря по мере лено­сти...».

В другой главе писатель с негодованием обличал дворянина Некто.

«Почел он, — свидетельствовал А. Н. Радищев, — уподобить крестьян своих орудиями, ни воли, ни побуждения не имеющим... Для достижения своея цели он отнял у них малый удел пашни и сенных покосов, которые им на необходимое пропитание дают обыкновенно... Словом, сей дворянин Некто всех кре­стьян, жен их и детей заставил во все дни года рабо­тать на себя. А дабы они >не умирали с голоду, то вы-

217

_________________________

давал он им определенное количество хлеба, под име­нем месячины известное» (50).

Подобные отношения помещиков к своей «крещеной» собственности из месяца в месяц, из года в год порож­дали все более непримиримые противоречия. М. Ю. Лер­монтов в романе «Вадим», посвященном событиям в на­шем крае в период Крестьянской войны под водительством Е. И. Пугачева, писал:

«Умы предчувствовали пере­ворот и волновались: каждая старинная и новая жесто­кость господина была записана его рабами в книгу мще­ния, и только «ровь его могла смыть эти постыдные ле­тописи...» (51).

В середине июля 1774 года основной отряд Е. И. Пу­гачева в количестве 400-500 человек севернее Казани переправился на правобережье Волги и быстро стал че­рез Курмыш и Алатырь продвигаться на юг. 27 числа он взял Саранск, а 1 августа его «хлебом и солью» встретила Пенза. Накануне руководитель крупнейшего антифеодального движения народных масс направил манифест к жителям Пензы и Пензенской провинции. В нем говорилось:

«Жалуем сим имянным указом... всех, находившихся прежде в крестьянстве и подданстве по­мещиков... и награждаем... вольностию и свободою и вечно казаками, не требуя рекрутских наборов, подуш­ных и протчих денежных податей, владением землями, лесными, сенокосными угодьями и рыбными ловлями, и соляными озерами без покупки и без оброку; и осво­бождаем всех от прежде чинимых от злодеев дворян и градских мздоимцев — судей...».

Далее в этом манифесте подчеркивалось, что кре­стьяне, а также весь народ освобождаются «от налагае­мых податей» и прочих «отягощениев».

Хорошо зная о вековой мечте простого люда, его надеждах «на доброго монарха», Пугачев писал:

«А как ныне имя наше властию всевышней десницы в России процветает, того ради повелеваем сим нашим имянным указом: кои прежде были дворяне в своих поместиях и водчинах, — оных противников нашей власти и возмути­телей империи и раззорителей крестьян ловить, казнить и вешать, и поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с вами, крестьянами. По истреблении которых противников и злодеев-дворян, всякой может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет».

218

_________________________

Этот исторический документ, который наиболее чет­ко выражал нужды и настроения трудового люда, ока­зал огромное влияние на дальнейший ход событий. Из уст в уста, из села в село передавалось содержание «грамоты народного освободителя». Повсеместно к нему присоединялись новые отряды. В рапорте графу П. И. Па­нину подполковник И. И. Михельсон, преследовавший Е. И. Пугачева, сообщал:

«Силы злодейские с набранны­ми дворовыми людьми, почти без всякого оружия, во время его прибытия в Саранск состояли в восьмистах человеках, а при выступлении из Саранска — до полу­тора, а из Пензы — до двух тысяч человек или более...».

О том, как встречали крестьянского вождя жители Алатыря, Саранска, Пензы, видно из указа, подписанно­го Е. И. Пугачевым 2 или 3 августа. В нем сообщалось:

«Божию милостию мы, Петр Третий, император и само­держец всероссийский и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляется во всенародное известие. По случаю бытности с победоносной нашей армией в прочих, как особливо, в городех Алатыре и Саранском, жительству­ющие разного звания и чина люди, коя чувствуя долг свой присяги и желая общаго спокойствия и признавая, как есть, великого своего монарха верноподданными обязуясь быть рабами, встретение имели принадлежа­щим образом. Протчие же, а особливо злодеи-дворяне, не хотя свих чинов, рангу и дворянства отстать, упо­требляя свои злодейства, да и крестьян, прежде имев­ших в своем ведомстве и подданстве, возмущая к супротивлению подлежащаго своему государю, встретения не имели и чинили противу нашей короны непокорение, за что с противниками нашей короне учинено по всей стро­гости монаршего правосудия.

А как в случае прибытия с победоносной нашей ар­мией в город Пензу находящиеся во оном священного и протчаго звания жители, кои чувствуя должность сво­ей присяги и признавая своего государя, учинили с при­стойною церемониею встретение. А особливо усмотрен нами из оказавшей ево верности господин секунд-майор Таврило Герасимов, за что награждается рангом полковника и препоручается ему, как верноподданному ра­бу, содержать оной город Пензу под своим ведением и почитаться главным командиром, в которой должности поступать тебе для склонившегося народу в силу вам данного указа, не чиня никому обид, налог и притесне-

219

_________________________

ниев. С противниками же и бежавшими от нашего мо­наршего милосердия поступать так, как обнародаванным указом поведено во всем неупустительно...

Да для наилутчаго исправления и порядка опреде­ляется быть в товарыщы Андрей Кознов...».

В доме последнего бывал Е. И. Пугачев. Об этом ис­торическом событии напоминает теперь установленный в январе 1982 года на месте дома (угол улиц Московской и К. Маркса, напротив кинотеатра «Родина») гранит­ный камень с бронзовым барельефом, авторами которо­го являются Э. Иодынис и Л. Скоробогатова.

Назначенный в «полковники» Гаврило Герасимов и его «воевоцкой товарищ» Андрей Кознов 3 августа 1774 года подписали для «объявления» жителям Пензы следующий документ:

«...по имянному его императорско­го величества высочайшему изустному повелению, при­казано города Пензы со всех положенных в подушной оклад обывателей собрать через час в армию его вели­чества казаков 500 человек, сколько есть конных, и достальных пеших, который обнадежины высочайшею его императорского величества милостию, что они как ло­шадьми, так и протчею принадлежностию снабдены будут. А естли в скорости собраны не будут, то поступлено будет по всей строгости его императорскаго ве­личества гнева созжением всего города.

И по расчислению со всех положенных по городу Пензе обывателей в подушной оклад душ имеет быть к собранию каждого казака с шести душ, а именно: ис купечества — 80, с цехов — 20, с пахотных солдат Пешей слободы — 71, Стародрагунской — 60, Конной—140, Но­водрагунской — 30, Черкаской — 60, с пушкарей — 11, с приставов — 7, с канцелярских сторожей — 7, с засечных сторожей — 5, с воротников — 2, однодворцев — 7 че­ловек, которых и представить ко мне для свидетельства сего ж числа, дабы не навести на себя, и паче его им­ператорского величества, высочайшего гнева...».

Емельян Иванович со своим войском недолго про­был в Пензе. Спеша на Дон, он за трое с небольшим суток преодолел расстояние почти в 240 верст и 6 августа занял Саратов. Однако с его уходом движение народных масс против угнетателей не затихло. Оно пе­рекинулось в Нижнеломовский и Верхнеломовский уез­ды. Судя по сохранившимся документам, сотни сел и де­ревень были охвачены восстанием. Среди них указаны:

220

_________________________

Потьма, Атмисс, Кевда, Вьюнки, Милюковка, Шиловка, Кадыковка, Кавендра, Аргамаково, Поим, Поляны, Канищево, Болкашино, Тархово, Камынино, Подсох, Крю­ково, Языково, Решетино, Кутеевка, Мачелейка, Дмит­риевка, Малый Чембар тож, Титово, Есеневка и мно­гие, многие другие.

И. И. Михельсон в указанном выше рапорте сооб­щал П. И. Панину:

«Не могу вашему сиятельству до­вольно изъяснить, сколь великое зло вкоренилось в сердцах здешнего народа...».

Далее Михельсон доносил о том, что

некий «Иван Иванов, Головинской волости села Каменки крестьянский сын, названный полковни­ком, взбунтовав всю волость, делает великие смертноубийства, к сокращению коего выступили прибывшие в Пензу двести пятьдесят улан» (52).

Царское правительство бросило в Пензенскую про­винцию на подавление восстания крепостного люда де­сятки воинских команд. Несмотря на страдную пору, когда в полях созрел урожай, тысячи крестьян не пре­кращали борьбу с помещиками. Например, «злодейские толпы, — как указывалось в одном из донесений, — по­казывались и чинили в городе Нижнем Ломове» тяж­кие преступления 9-го, 10-го, 15-го и 30-го августа. В ряде волостей неповиновение властям длилось до осе­ни. Без суда и следствия граф Панин жестоко расправлялся с непокорными селами и деревнями. Наконец карательные меры позволили «водворить порядок».

В целях усиления и расширения сфер администра­тивного влияния и надзора Екатерина II в 1780 году вдвое увеличила число губерний и наместничеств. Особое внимание было обращено на укрепление уездных органов власти — полиции и суда. Во вновь образован­ном Пензенском наместничестве вместо трех было соз­дано 13 уездов. К этому периоду в основном заверши­лась колонизация края. Все земли царское правитель­ство распределило среди крупных сановников и дворян. Крепость, как таковая, окончательно потеряла свое бы­лое значение. Она стояла почти до 70-х годов XVIII ве­ка. Ее гарнизон вместе с прилегавшими слободами на протяжении длительных лет не только охранял обшир­ную местность от проникновения налетчиков в глубь России, но и участвовал во многих походах, переводил­ся в крепости, возникавшие на юге.

Город вступал в новый период своего развития. По-

221

_________________________

следнее упоминание о крепости относится к 1783 году:

«В том городе публичных строений: четвероуголыный не­большой замок, обнесенный насыпанным земляным ва­лом и обрытой сухим рвом, которого ныне остался один вид» (53).

В 1963 году трудящиеся Пензы торжественно отме­тили 300-летие родного города. Одним из элементов праздничного оформления стал новый герб. От старо­го, утвержденного еще в XVII веке герба авторы сохра­нили три снопа. Но Пенза сегодняшняя — это не только центр области с высокоразвитым сельским хозяйством. Социалистическая Пенза за годы Советской власти пре­вратилась в город самой современной многоотраслевой индустрии. Вот почему традиционные снопы художники обрамили изящной деталью часового механизма — ан­керным колесом. В центре герба легкокрылая ласточ­ка — символ устремления в будущее старинного и веч­но юного города.

В его истории немало памятных страниц. Но самые яркие и радостные вписаны трудящимися за годы Со­ветской власти.

Город темных улочек, кустарных мастерских и лавок превратился в крупный промышленный и культурный центр России.

Разве не впечатляют такие данные: выпуск промыш­ленной продукции в Пензе в 1988 году по сравнению с 1922 годом увеличился более чем в тысячу раз!

Дизели и компрессоры, сложная химическая аппара­тура и оборудование для текстильных предприятий, тя­желая промышленная арматура, часы, велосипеды, под­шипники, электронно-вычислительная техника, бумага, пианино, швейные изделия — таков далеко не полный перечень продукции, производимой рабочей Пензой. Из­делия предприятий экспортируются в 70 стран мира.

Вокруг старого центра города выросли новые рай­оны, пролегли широкие улицы и проспекты, возникли просторные площади. Западная поляна, Южная поляна, Арбеково — десятки тысяч новоселий справили пензенцы в этих микрорайонах, где от прошлого остались только названия.

Более чем полумиллионный город имеет ныне в сво-

222

_________________________

ем распоряжении все, что необходимо для формирова­ния гармонично развитой, общественно активной личности, которая сочетает в себе духовное богатство, мораль­ную чистоту и физическое совершенство.

Пенза — город с давними культурными традициями. Его история связана с именами М. Ю. Лермонтова и В. Г. Белинского, Н. П. Огарева и М. Е. Салтыкова-Щедрина, Ф. И. Буслаева и В. О. Ключевского, И. И. Ла­жечникова и М. Н. Загоскина, Н. И. Лобачевского и Н. Ф. Филатова.

Здесь с 1855 по 1863 год работал выдающийся про­светитель и педагог отец В. И. Ленина — И. Н. Ульянов. С Пензой связана также творческая биография крупных деятелей литературы и искусства. Среди них — А. Малышкин, А. Ставский, П. Замойский, С. Нерис, К. Бадигин, Ф. Гладков, В. Мейерхольд, В. Пудовкин, К. Савицкий, И. Горюшкин-Сорокопудов, А. Лентулов. Культурные традиции постоянно поддерживаются и развиваются партийными .и советскими организациями. В городе работают драматический театр и театр кукол, цирк, богатая картинная галерея, десятки библиотек, дворцов культуры и кинотеатров. В последние годы от­крыты и пользуются большой популярностью у певзенцев и гостей города уникальный Музей одной картины и Музей театра.

Трудящиеся не жалеют сил, чтобы их родной город становился с каждым годом красивее, уютнее, благо­устроеннее.

Каждый гражданин — и стар и млад — считает своим долгом внести личный вклад в эстетический облик го­рода. Результаты такой общей заинтересованности на­лицо.

Пензенцы любят свой родной город, любят прово­дить свободное время в его тенистых парках, отдыхать в маленьких скверах, сотни которых появились в по­следние годы в разных районах, с гордостью полюбо­ваться произведениями монументального искусства и памятными знаками, запечатлевшими славные дела на­шего народа.

Среди достопримечательностей монумент К. Марксу, сооруженный на площади, где первый в Европе памят­ник великому мыслителю был открыт еще в 1918 году: скульптурные изображения В. И. Ленина, возле кото­рых всегда много цветов; памятник борцам революции,

223

_________________________

мемориалы в ознаменование 50-летия Великого Октяб­ря и в честь воинской и трудовой доблести пензенцев в годы Великой Отечественной войны.

Трудно даже перечислить памятные знаки, зримо воплощающие в себе славные страницы истории.

Есть среди них один, непосредственно связанный с темой этой книги. Спокойна могучая скульптура перво­поселенца города, возвышающаяся на краю обрыва, с которого далеко видны просторы родной земли.

Одна рука опирается на плуг, символизируя огром­ный труд, вложенный в освоение некогда необжитых мест. Другая — крепко сжимает оружие, необходимое для защиты всего созданного мирным трудом.

Не только о прошлом говорит идея скульптурной композиции. Воспитывая патриотическое уважение к ис­тории, она будит мысль об эстафете поколений, о граж­данской активности каждого советского человека в на­ши дни, о светлом будущем, которое нужно строить и защищать.

События далекой старины не канули в Лету. Они по­могают воспитывать подрастающее поколение, приви­вать ему любовь к отчему краю. И каждый из нас, кто проникся чувством высокого долга перед родным горо­дом, стремится своими делами в условиях ускорения и перестройки всех сфер производства материальных и духовных благ повседневно приумножать его богатства.

Ведь «...обращение к нашей истории, — подчеркивал М. С. Горбачев на февральском (1988 г.) Пленуме ЦК КПСС, — продиктовано не просто интересом к прошло­му. Оно нам жизненно необходимо для сегодняшней работы, для решения задач перестройки...».

 

 

  

 

 

 

 

 

 

  224

_________________________

________________________________________
Источник: Мясников Г. В. Город-крепость Пенза. —
2-е изд., доп. и перераб. — Саратов: Приволж. кн. изд-во

(Пенз. отд-ние),1989. — 232 стр. — с. 182-224.
________________________________________