Часть I

     (8-го августа 1836 года Императоръ Николай I выѣхалъ изъ Петербурга, въ сопровожденiи графа А. X. Бенкендорфа, всегда сидѣвшаго въ одной съ нимъ коляскѣ, для одного изъ частыхъ своихъ объѣздовъ по разнымъ губернiямъ. Описавъ это путешествiе ихъ черезъ Москву и потомъ Владимiръ, Ковровъ, Вязники и Горбатовъ, на Нижегородскую ярмарку, а оттуда въ Казань, Симбирскъ и Пензу, графъ продолжаетъ):

Александр Христофорович Бенкендорф. Портрет работы П.Ф. Соколова, 1834-1835 гг.     Изъ Пензы мы поехали на Тамбовъ.

     Государь, располагая осмотрѣть еще войска въ Чугуевѣ и Ковнѣ и побывать въ Варшавѣ, всемѣрно ускорялъ нашу поѣздку и уже успѣлъ выиграть нѣсколько дней противъ маршрута. Мы мчались съ ужасающею быстротою, впрочемъ по хорошей дорогѣ и на славныхъ лошадахъ. Ночная темнота, застигшая насъ по выѣздѣ изъ Пензы, нисколько не умалила скорости нашей ѣзды. Государь и я крѣпко спали въ коляскѣ, какъ вдругъ, въ часъ по полуночи, 26-го августа, насъ разбудилъ крикъ форейтора и кучера; лошади понесли, и почти въ ту же минуту коляска опрокинулась съ грохотомъ пушечнаго выстрѣла. «Это ничего»! вскричалъ Государь. Очутясь, самъ не знаю какъ, на ногахъ возлѣ опрокинутаго экипажа, я увидѣлъ кучера Государева Колчина и камердинера Малышева (сидѣвшего также на козлахъ) лежащими безъ чувствъ; паденiе коляски и родъ небольшаго вала, на который свернули лошади, тотчасъ остановили ихъ стремительный бегъ. „Выходите", закричалъ я Государю; но какъ онъ не ответилъ, то я схватилъ его за воротникъ шинели и вытащилъ изъ коляски; тутъ, увидевъ, что ему сделалось дурно, я, поддерживая его, отвлекъ и посадилъ въ ровъ, окаймлявшiй дорогу. Первые его слова были: «Я чувствую, что у меня переломлено плечо; это хорошо: значитъ Богъ вразумляетъ, что не надо дѣлать никакихъ плановъ, не испросивъ Его помощи». Въ это время показался прохожiй: то былъ старый отставной солдатъ, съ увѣшанною медалями грудью. Я подозвалъ его и давъ подержать Факелъ, принесенный рейткнехтомъ, который прибѣжалъ въ испугѣ съ передовой телѣги, приказалъ остаться при Государѣ, пока я съ рейткнехтомъ посмотрю, какъ помочь кучеру и камердинеру; послѣднiй, весь въ крови, стоналъ, а первый не давалъ никакого признака жизни. Тогда я послалъ рейткнехта, въ его телѣгѣ, за врачемъ и другимъ экипажемъ на Фрагмент карты Пензенской губернии из атласа Российской Империи 1843 года.ближайшую станцiю — городокъ Чембаръ, до котораго намъ оставалось всего пять верстъ. Государь между тѣмъ разговаривалъ съ державшимъ факелъ солдатомъ и самъ, приподнявшись, чтобы пособить намъ ухаживать за камердинеромъ, замѣтилъ, что у меня ушибъ на лбу, чего я прежде сгоряча не почувствовалъ. Тутъ настигъ насъ слѣдовавшiй всегда за государемъ фельдъегерь, котораго я тотчасъ отослалъ обратно, ускорить сколько можно прибытiе лейбъ-медика Арендта, ѣвхавшаго въ одной коляскѣ съ генералъ-адъютантомъ Адлербергомъ и отставшего въ пути. Покамѣстъ, я досталъ изъ кармана коляски хересу, которымъ обмылъ окровавленное лицо камердинера, принудивъ и Государя, у котораго всякую минуту делалась дурнота, выпить нѣсколько глотковъ. Видя передъ собою, сидящимъ на голой землѣ, съ переломленнымъ плечомъ могущественнаго владыку шестой части Вселенной, которому свѣтилъ старый инвалидъ и кромѣ меня никто не прислуживалъ, я былъ невольно пораженъ этою наглядною картиною суеты и ничтожества земнаго величiя. Государю приiла та же самая мысль, и мы разговорились объ этомъ съ тѣмъ религiознымъ чувствомъ, которое невольно внушала подобная минута.

Литографический портрет Императора Николая I. Гравюра на стали резцом и пунктиром, раскраска акварелью. Автор рисунка А.Морен, гравер А. Х. Пайн, 1835 год. Лейпциг, Германия. Размер листа 17х12,5 см.     До возвращенiя изъ города рейткнехта прошелъ добрый часъ. Государь велѣлъ прибывшему врачу заняться кучеромъ, который пришелъ между тѣмъ въ чувство, и камердинеромъ, и уложить ихъ въ привезенную коляску, а самъ, не допустивъ осмотрѣть своего перелома, сѣлъ въ нашу, поднятую прiѣхавшими людьми; но когда движенiе экипажа стало усиливать его страданiя, то вышелъ изъ него и пошелъ дальше пѣшкомъ. Въ это время подскакали Арендтъ съ Адлербергомъ, и я побѣжалъ впередъ, чтобы похлопотать о какомъ нибудь помѣщенiи въ Чембарѣ. Тамъ все было погружено въ сонъ, и только разбуженный рейткнехтомъ городничiй ждалъ у заставы. Отправясь, вмѣстѣ съ нимъ, къ уѣздному училищу, какъ единственному дому, въ которомъ, по его словамъ, представлялась возможность помѣстить нашего больнаго, я приказалъ на скоро очистить и осветить этотъ домъ и пустился назадъ на встречу къ Государю. Онъ уже дошелъ покуда до города и чувствовалъ себя крайне утомленнымъ; но войдя въ импровизированную для него квартиру, сталъ шутить и, потребовавъ бумаги и карандашъ, написалъ Императрицѣ цѣлыхъ четыре страницы, въ такомъ юмористическомъ тонѣ, что, слушая это письмо, мы не могли удержаться отъ смѣха. Оно было тотчасъ отправлено съ нарочнымъ фельдъегеремъ; за тѣмъ Государь велѣлъ мнѣ дать знать вовсѣ мѣста, чрезъ которыя лежалъ нашъ дальнѣйшiй маршрутъ, чтобы его туда не ждали, а Адлербергу, завѣдывавшему въ пути военною частiю, приказалъ разослать такiя же извѣщенiя князю Паскевичу, военному министру и начальникамъ собранныхъ на разныхъ пунктахъ войскъ. Уже только послѣ всего этого, онъ, обратясь къ Арендту, сказалъ: «Ну, теперь твоя очередь, вотъ тебе моя рука: займись ею». Въ продолженiе всей перевязки онъ шутилъ съ нами и милостиво старался ободрить Чембарскаго эскулапа, сильно переконфуженнаго неожиданною честью ухаживать за своимъ Монархомъ.

Часть II

     У Государя, действительно, оказалась переломленною ключица.

     Когда его уложили, я принялся за всѣ нужныя распоряженiя для помѣщенiя свиты и возвращенiя передовой коляски, находившейся, съ прочими камердинерами государевыми, уже въ Тамбовѣ. Городокъ, въ которомъ мы принуждены были устроиться, одинъ изъ самыхъ ничтожныхъ въ цѣлой имперiи, не нредставлялъ никакихъ мѣстныхъ рссурсовъ; поэтому надо было тотчасъ позаботиться о снабженiи нашей кухни нужными припасами, добыть какую нибудь мебель, выписать изъ Москвы вина, образовать родъ пожарной команды на случай огня въ нашемъ деревянномъ домишкѣ, покрытомъ, въ большей его части, соломою; иаконецъ устроить движенiе курьеровъ и дать повсемѣстно знать о новой резиденцiи Государя. Все это обошлось безъ особенныхъ затрудненiй. Безсрочно - отпускные изъ гвардейскихъ и армейскихъ полковъ поспѣшили къ намъ со всѣхъ концовъ губернiи, съ просьбою употребить ихъ въ дѣло; первыхъ я определилъ въ комнатную прислугу, а Николай I Павлович, император Всероссийский.вторыхъ въ составъ полицейской команды. Чембарскiе жители цѣлыми днями окружали наше скромное жилище въ грустномъ молчанiи, составляя такимъ образомъ постоянную царскую стражу и удаляя всякой шумъ: даже и между собою они шептались на ухо, какъ бы въ комнате самого больнаго. Сосѣднiе помѣщики наслали фруктовъ и запасовъ всякаго рода, и кладовыя нашего дорожнаго метръ-дотеля Миллера вскорѣ обильно всѣмъ наполнились. Изъ окрестностей навезли даже цвѣтовъ и померанцовыхъ деревьевъ, для убранства оконь и комнатъ. Дамы и люди богатые и бѣдные прiѣзжали за сто, за двести верстъ, точно на богомолье, чтобы освѣдомляться о здоровьи Государя и въ надеждѣ какъ нибудь на него взглянуть. По мере того, какъ слухъ о несчастномъ приключенiи долеталъ до сосѣднихъ губернiй, стали являться посланные и отъ тамошнихъ дворянскихъ и городскихъ обществъ, съ распросами о положенiи обожаемаго Монарха. Ежедневно выходилъ бюллетень, за подписанiемъ Арендта и местнаго врача, очень смышленаго молодаго человѣка, и этотъ бюллетень пересылался въ Москву, въ Петербургь и по всѣмъ трактамъ, шедшимъ отъ Чембара. Я едва успѣвалъ отписываться на письма, которыя приходили ко мнѣ съ нарочными. Вся имперiя была въ тревожномъ испугѣ, и Чембаръ сдѣлался средоточiемъ всѣхъ страховъ и всѣхъ надеждъ. Въ Петербургѣ, Императрица, съ тою твердостiю, которою она умѣетъ вооружаться въ важныхъ, случаяхъ, старалась умѣрять народныя опасенiя, съ одной стороны часто показываясь передъ публикою на островахъ, а съ другой сообщая каждому, кто только имѣлъ къ ней доступъ, утѣшительныя извѣстiя, ежедневно получавшiяся ею въ письмахъ Государя, столько же пространныхъ, сколько и написаиныхъ всегда въ самомъ веселомъ тонѣ. Но въ сущности было не совсѣмъ то. Государь жестоко страдалъ. Въ началѣ нашего пребыванiя въ Чембаре стояли тамъ страшные жары, и плохенькой домикъ нашь, обратившiйся во дворецъ повелителя Россiи, не представлялъ никакого прiюта отъ томительной духоты. Въ первую минуту врачи не замѣтили, что, кромѣ ключицы, было переломлено и верхнее ребро, отъ чего естественно усугублялись боли. Впрочемъ больной, если по временамъ и жаловался, то и тутъ проявлялъ ту желѣзную твердость характера, которая ставила его такъ высоко надъ другими людьми, даже и при перенесенiи Александра Федоровна (императрица, жена Николая I). Портрет неизвестного художника 2-й четверти XIX века. Кость, акварель, гуашь. 9,6*7,8 (овал). Государственная Третьяковская галерея, Москва.физическихъ страданiй. Онъ продолжалъ заниматься дѣлами, какъ бы въ своемъ кабинетѣ въ Зимнемъ дворцѣ; курьеры привозили всѣ текущiе доклады министровъ, и все было имъ высылаемо обратно обыкновеннымъ порядкомъ. Въ свободныя минуты, Государь читалъ газеты и даже романы, но скучалъ этимъ чтенiемъ, въ постоянной тревогѣ о безпокойствѣ своей семьи и своего народа и о разстройствѣ, происшедшемъ въ его маршрутѣ. Онъ боялся, кромѣ того, чтобы Императрица не рѣшилась сама прiѣхать въ Чембаръ, что могло бы повредить ея здоровью и еще болѣе напугать всю Росiсю. Хотя онъ еще въ первомъ своемъ письмѣ именно запретилъ ей думать о такой поездкѣ, о чемъ написалъ и князю Волконскому (министру императорского двора) однако, зная нѣжную къ себѣ привязанность своей супруги, все продолжалъ опасаться, чтобы она не нарушила его запрещенiя, и я, на этотъ случай, уже готовилъ для нея домъ присутственныхъ мѣстъ.

     Врачи объявили, что надо пробыть въ Чембарѣ по крайней мѣрѣ три недѣли и потомъ дѣлать самые короткiе переѣзды. Эта перспектива еще болѣе волновала нетерпѣливый нравъ Государя и даже замедляла его выздоровленiе. Притомъ первая перевязка, которую сняли только черезъ трое сутокъ, такъ сдавила ему животъ, что къ прежнимъ страданiямъ прибавились еще желудочныя судороги, съ нестерпимыми болями. Бѣдный Арендтъ не зналъ что начать, особенно потому, что больной не соглашался принимать большую часть его лекарствъ, или сердился, когда они не доставляли ему облегченiя. Разъ, ночью, Государь почувствовалъ себя такъ дурно, что даже потребовалъ священника, для напутствiя къ смерти, и между тѣмъ все это, по точному и строгому его приказанiю, должно было оставаться тайною и для Императрицы и для всѣхъ. Во мнѣ лично, такая таинственность, усиливая тяготѣвшую на мнѣ отвѣтственность, не могла не увеличивать еще болѣе тревожной заботы. Въ присутствiи больнаго, я всегда старался казаться спокойнымъ и веселымъ; но сердце мое было истерзано, и я вполнѣ обрисовывалъ себѣ весь ужасъ моего положенiя въ отношенiи къ Императрицѣ, къ Наследнику престола и къ цѣлой имперiи. Дорожные мои спутники, Адлербергъ и Прусскiй полковникъ Раухъ, въ особенности же Арендтъ, съ ранняго утра приходили изливаться передо мною въ жалобахъ и плакать, и мнѣ же еще доводилось утѣшать ихъ и ободрять унывавшаго лейбъ-медика. Утромъ до обѣда и потомъ опять послѣ стола я оставался у Государя по цѣлымъ часамъ, стараясь развлекать его разговорами; въ промежутки моего отсутствiя, Адлербергъ поутру приносилъ ему бумаги по военному министерству, а вечеромъ что-нибудь читалъ. Кромѣ того въ Чембаръ были вызваны, съ докладами, командиръ черноморскаго флота Лазаревъ и начальникъ кавалерiйскихъ военныхъ поселенiй графъ Виттъ, которыхъ Государь, по прежнему машруту, думалъ видѣть въ Чугуевѣ; часто также наѣзжали разные другiе генералы, флигель-адъютанты и пр., что хотя нѣсколько разгоняло скуку нашей однообразной жизни. Иногда Государь прохаживался по двору своего дома, и тогда, счастливый какъ узникъ, вырвавшiйся изъ своей тюрьмы, любилъ встрѣчаться и шутить съ нами. Но желудочныя боли, ежедневно возвращавшiяся, очень его безпокоили; пребыванiе въ Чембарѣ становилось ему съ каждымъ часомъ нестерпимѣе, и желанiе скорѣе оставить этотъ несносный городъ все сильнѣе высказывалось, отражаясь и на расположенiи его духа. Трехнедѣльный срокъ казался ему цѣлою вѣчностью. Арендтъ, котораго все болѣе и болѣе пугало и состоянiе здоровья больнаго и его раздражительность, не могъ не видѣть, что потерялъ его довѣрiе. Однажды бѣднякъ, изливая мнѣ, весь въ слезахъ, свое сокрушенiе, объявилъ, что единственнымъ средствомъ успокоить моральное раздраженiе Государя, считаетъ — отъѣздъ изъ Чембара, хотя съ другой стороны движенiе экипажа можетъ увеличить страданiя отъ перелома. Я разсчелъ, что изъ двухъ бѣдъ послѣдняя — меньшая и, не смотря на то, что съ нашего приключенiя не минуло еще и двухъ недѣль, мы порѣшили отправиться въ путь черезъ четверо сутокъ. Вѣсть о томъ неописуемо обрадовала Государя, и я тотчасъ занялся дорожными сборами. Но едва прошли первый сутки, какъ государь вдругъ потребовалъ меня къ себѣ и, сидя на постели, съ сверкающими глазами съ суровымъ выраженiемъ лица, почти закричалъ мнѣ: «Я ѣду непремѣнно завтра утромъ въ 9 часовъ, и если вы не можете везти меня, то уйду пѣшкомъ». Никогда еще въ жизни онъ не выражался со мною такимъ повелительнымъ и рѣзкимъ тономъ. Видя его въ этомъ положенiи, я только спросилъ, переговорено ли уже объ этомъ съ докторами? «Это не ихъ дѣло» возразилъ онъ въ томъ же тонѣ. Тогда я отвѣчалъ, что сдѣлаю сейчасъ всѣ нужныя распоряженiя, хотя не легко собраться въ какихъ нибудь двѣнадцать часовъ. Едва однако я принялся за дѣло, какъ меня снова позвали къ Государю. Выраженiе лица и голосъ его уже были опять обычные и, по докладу моему, что все будетъ готово къ назначенному времени, онъ тотчасъ развеселился и приказалъ мнѣ наградить всѣхъ прислуживавшихъ ему въ Чембарѣ, а также раздать значительныя суммы въ церковь, въ училище и на бѣдныхъ. Въ слѣдующее утро Государь былъ одѣтъ уже съ семи часовъ и торопилъ всѣхъ къ отъезду. Поблагодаривъ городничаго, уѣзднаго предводителя дворянства, жандармскаго полковника и безсрочныхъ, прислуживавшихъ въ комиатахъ, онъ пошелъ пѣшкомъ въ церковь, въ которую втѣснилось все Чембарское населенiе. Послѣ краткаго молебствiя, мы всѣ вмѣстѣ съ нимъ усѣлись въ выписанную мною нарочно изъ Пензы длинную, низкую и казавшуюся болѣе спокойною чѣмъ коляска, линейку и напутствуемые благословенiями толпы, пустились въ дорогу по прекраснѣйшей погодѣ.

Часть III

     Прожитыя нами въ Чембарѣ двѣ недѣли, съ 26-го августа по 9-е сентября, казались мнѣ цѣлымъ годомъ, и я не менѣе Государя радовался, что мы оставляемъ это скучное место. Первыя 20 верстъ все шло безподобно, и Государь шутилъ съ Арендтомъ надъ медициною вообще и надъ его невѣжествомъ въ частности. Но потомъ возобновились желудочныя судороги и, пересѣвъ въ свою коляску, уже одинъ, чтобы скрыть отъ насъ свои страданiя, онъ прiехалъ на ночлегъ совсѣмъ разнемогшiйся и въ дурномъ расположенiи духа. Городокъ Кирсановъ, въ которомъ мы ночевали, не могъ, къ несчастiю, доставить больному большихъ удобствъ, и рано утромъ мы, по ужасному ненастью, тронулись далѣе, сильно встревоженные положенiемъ Государя.

Николай I. Портрет работы Ф. Крюгера, 1836 г. Холст, масло.     Второй ночлегъ былъ въ Тамбовѣ, куда мы прiехали въ 2 часа по полудни. Встрѣчи Государю въ его путешествiяхъ по Россiи, вездѣ, особенно же въ губернскихъ городахъ, бывали всегда самыя шумныя; но здѣсь случилось совершенно противное: огромныя массы народа, въ экипажахъ и пѣшкомъ, правда, точно также тѣснились вокругъ государевой коляски, но въ совершенномъ молчанiи, боясь обезпокоить его малѣйшимъ шумомъ. Эта благоговѣйная тишина, плодъ такихъ чистыхъ побужденiй, говорила сердцу еще красноречивѣе, чѣмъ всѣ восторженные клики, къ которымъ, въ продолженiе десяти лѣтъ, народная любовь прiучила Государя. Толпа цѣлый день не покидала площади передъ домомъ, гдѣ онъ остановился и, храня все тоже безмолвiе, не отрывала глазъ отъ временнаго жилища своего Монарха. Утромъ, при оставленiи нами Тамбова, дамы въ экипажахъ старались объѣхать государеву коляску, чтобы имѣть счастiе взглянуть на него: когда же мы выѣхали на широкую столбовую дорогу, то началась настоящая скачка: одни экипажи стремились опередить другiе, рискуя ежеминутно быть опрокинутыми, что продолжалось нѣсколько верстъ. Эта живая панорама счастливыхъ и хорошенькихъ личекъ, безпрестанно мелькавшихъ передъ глазами Государя и ежеминутно смѣнявшихся новыми, очень его забавляла.

     Слѣдующiе ночлеги были въ Козловѣ, Ряжскѣ. Рязани и Коломнѣ, и вездѣ насъ принимала также самая благоговѣйная тишина со стороны народныхъ массъ, какъ бы всѣе онѣ были связаны одною электрическою нитью. Здоровье нашего больнаго нисколько, однако же, не поправлялось и, вмѣстѣ съ безпокойствомъ Арендта, возрастали и наши страхи. По прибытiи въ Москву, государь прослѣдовалъ ее почти во всю длину, отъ Коломенской заставы до Орловской своей дачи, сидя въ коляскѣ одинъ, чтобы имѣть болѣе простора для своей руки.Мы, вдвоемъ съ Арендтомъ, прiѣхали получасомъ позже и нашли его крайне разгнѣваннымъ. Всѣмъ городскимъ властямъ заранѣе было запрещено встрѣчать или ождать Государя; но никому не дано было предвидѣть, что у каждой изъ безчисленныхъ церквей, мимо которыхъ лежалъ его путь, будетъ выходить духовенство съ крестами и святою водою. Это заставляло его безпрестанно снимать фуражку и прикладываться къ крестамъ, тогда какъ онъ, для обереженiя руки, былъ весь обложенъ подушками и вальками.

Портрет императрицы Александры Федоровны (жены Николая I) с детьми работы Джорджа Доу. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург.     Государь обѣещалъ намъ отдохнуть въ Москвѣ нѣсколько времени и потомъ останавливаться въ дорогѣ на каждую ночь; но его нетерпенiе взяло верхъ, и я получилъ приказанiе сготовиться къ отъезду не далѣе какъ на слѣдующiй уже день. Утромъ, отслушавъ обедню въ домовой церкви и принявъ графа П. А. Толстаго (правившаго должность военнаго генералъ-губернатора) и князя С. М. Голицына (предсѣдателя опекунскаго совѣта, весьма любнмаго императорскимъ домомъ), Государь сѣлъ въ коляску опять одинъ и, отъѣзжая, сказал, мнѣ, что будетъ обѣдать на второй станцiи отъ Москвы. Вмѣсто того, прибывъ на эту станцiю, онъ немедленно потребовалъ лошадей и, нигдѣ не останавливаясь, примчался въ Царское Село такъ скоро, что, при всей прыти, мы поспѣли туда уже часомъ послѣ него. Императрица и вся царственная семья несказанно обрадовались внезапному появленiю своего больнаго, а самъ онъ чувствовалъ себя совершенно счастливымъ, что отдѣлался отъ несноснаго Чембара и могъ снова обнять всѣхъ своихъ. Когда я пришелъ во дворецъ, всѣ уже сидѣли вмѣстѣ за столомъ. Меня тотчасъ позвали въ столовую, и Императорская чета поблагодарила меня отъ полноты сердца: Государь, за всѣ мои заботы о немъ въ продолженiе этого несчастнаго путешествiя, а Императрица за то, что я привезъ ей ея супруга.

     Государь провелъ въ Царскомъ Селѣ безвыѣздно двадцать дней. 8-го октября онъ съѣздилъ въ Петербургъ, но только на двое сутокъ и потомъ, вернувшись обратно въ осеннюю свою резиденцiю, оставался тамъ до 7-го ноября, медленно оправляясь отъ послѣдствiй своего паденiя……….