Рейтинг:  5 / 5

Богданов А. А.
В СТАРОЙ ПЕНЗЕ 

ПУТИ ПРОЛЕТАРСКОГО ПИСАТЕЛЯ

(Автобиографические заметки)

Статья написана А. А. Богдановым в 1927 году. Готовя ее для сборника, автор внес некоторые дополнения. Статья публи­куется в этой, последней, редакции.

«Поэты родятся, а не делаются», — так гласила рим­ская пословица.

Но ясно, что «мало родиться поэтом», надо еще им «сделаться», надо иметь соответствующие предпосылки в жизни. Не помню кто, кажется Дарвин, сказал, что даже у гения в его совершенных произведениях большая часть должна быть отнесена не столько за счет таланта, сколь­ко за счет техники искусства и настойчивости в труде.

Имелись ли в дореволюционной капиталистической обстановке условия для того, чтобы мог выковаться писа­тель-художник социалист?

Еще в 1910 или 1911 году я списался по этому вопро­су с М. Горьким. Ответного письма М. Горького у меня не сохранилось: оно погибло вместе с другими материала­ми в дни белогвардейщины на Дальнем Востоке. Но в общем М. Горький высказал мысль, что важно не теоре­тическое восприятие социалистических идей, а именно выковывание в писателе социалистического мироощуще­ния. Помню, письмо заканчивалось словами: «Что бы Вас ни опрокидывало, не поддавайтесь. Жму руку. М. Горь­кий». Письмо было хорошее, но оно не удовлетворило ме­ня. Легко сказать — не поддаваться! Ведь это было вре­мя, когда буржуазные условия полонили тебя буквально в каждое мгновение твоего «бытия».

Считаю, что затронутый мною вопрос имеет большой общественный интерес, особенно теперь, когда задача создания советской литературы поставлена в порядок дня,

94

и потому останавливаюсь подробней на условиях работы писателя-революционера, писателя-социалиста в прошлом. Материал беру из личного опыта.

В детстве мое развитие шло необычайно быстро. Сын разночинца, я уже с 1884 г., когда мне было 12 лет,* вы­нужден был зарабатывать себе кусок хлеба уроками и являлся помощником в семье. Я штудировал Писарева, Добролюбова, Чернышевского, Успенского и идеалом себе ставил Д. С. Милля, начавшего писать в отроческом воз­расте свои историко-экономические статьи.

Мне исполнилось 15 или 16 лет, когда в моем миро­воззрении, благодаря соприкосновению с политическими ссыльными города Пензы, произошел резкий перелом. Постепенно стало созревать решение идти на практиче­скую революционную работу. При окончании курса духов­ной семинарии мне было выдано так называемое «волчье свидетельство» (с четверкой за поведение) за участие в нелегальных кружках и найденные при обыске атеистические и другие запрещенные книжки.

И вот, в 1893 г., горячим, экзальтированным юношей, но с неопределившейся революционной идеологией, я пеш­ком, с бурлаками,** отправился в деревню, в народ, и по­селился в качестве учителя в селе Спасско-Александровском,*** Петровского уезда, Саратовской губернии. А в 1897 г. за распространение революционной литературы был арестован и заключен в саратовскую тюрьму.

Революция помимо воли захватывала властно. По своим, убеждениям я принадлежал к левому крылу со­циал-демократии, входил потом в большевистскую фрак­цию и был партийцем-профессионалом, подпольщиком, В момент революционного подъема партийная работа погло­щала всего, целиком.

Только в конце 1899 г. создалась возможность отдаться литературной работе. Это было начало моего приобще­ния к литературе — до того времени печатание в газетах корреспонденции и стихов носило случайный характер. Надо сказать, что внешние условия для работы в одном отношении были благоприятные: критики (Е. Андреевич) и редакции некоторых журналов встретили меня необы-

____________

* Неточность. В 1884 году А. А. Богданову было 10 лет.
     ** «Бурлаками» в Пензенской губернии назывались сельскохозяй­ственные рабочие — батраки, чаще всего сезонники.
      *** Сейчас Кондольского района, Пензенской области.

95

чайно тепло. Тех мытарств, какие испытывали многие начинающие авторы, мне выносить не довелось. Я сразу же пошел в широкую литературу, приобрел популяр­ность, печатался в «Жизни», «Журнале для всех» и т. д. Одновременно был связан с Петербургской организацией РСДРП и написал ряд нелегальных стихотворений, при­чем некоторые из этих стихотворений тайно передавал из «Крестов» и «Предварилки»* жене своей Елизавете Никифоровне**, принимавшей также активное участие в партийной работе.

В 1901 г., после заключения в «Предварилке» и «Кре­стах», я был выслан в Саратов. Начавшийся бурный подъем революционной волны прервал мою литературно-художественную работу. Мог ли партиец-большевик огра­ничиваться только тем, чтобы замкнуться в писании лите­ратурных произведений, и ничего более?

Об этом не приходилось даже и помышлять. В «Фаус­те» Гете говорится: «Мой друг, теория суха, но зелено младое древо жизни». Литературная работа мне казалась только небольшой частицей настоящего дела. А «младое древо жизни» было тогда особенно «зелено». По складу своей натуры и темпераменту я не мог делать ничего на­половину. Жизнь звала на более решительную борьбу, на баррикады. И художник-революционер, выражаясь язы­ком прошлого, неизбежно должен был менять «лиру» на «меч».

Мы, участники пролетарского движения, становились в это время солдатами боевой армии, думали только о «расширении» и «углублении» революционного движения, о подготовке к вооруженному восстанию.

В моей литературной работе в дни революции насту­пил некоторый перерыв. Стихи и рассказы вырывались только иногда, в минуты, когда создавался досуг.

Газетные статьи, прокламации, организационная ра­бота, агитация — вот куда отдавались все силы.

Годы реакции, с 1909 по 1915 гг., являются в моей жизни периодом очень продуктивной литературно-худо­жественной деятельности. За это шестилетие я напечатал не менее 60-70 печатных листов беллетристики и стихов-

____________

* Названия петербургских тюрем для политических заключенных.
      ** Е. Н. Заварина, жена и друг А. А. Богданова, старый боль­шевик (с 1903 года).

96

(больше беллетристики). Печатался в «Правде», во мно­гих наиболее прогрессивных журналах, а также в мелких изданиях, в альманахах и т. д.

События 1917 г. несколько выбили меня из «художе­ственно-творческой» колеи. Вначале я принял участие, как один из инициаторов, в создании в г. Петербурге об­щества пролетарских искусств (впоследствии Пролеткуль­та). Затем, будучи отрезан чехами в Сибири, последую­щие годы провел в активной борьбе на Дальневосточном фронте против интервенции и белогвардейщины, возглав­ляя одно время владивостокский пролеткульт. И только в 1925 г. я возвратился снова от организационной стихии к художественному творчеству.

Чтобы читатели представляли себе весь трагизм усло­вий, в которых приходилось работать писателю-револю­ционеру, приведу несколько деталей. В дни самодержа­вия писать революционные произведения приходилось урывками, а написанное прятать, так как каждое такое произведение являлось материалом для обвинительного акта. В один из тревожных месяцев 1903 г., когда ожи­дался налет охранников на квартиру, я ходил к знакомым работать над своей поэмой «Мужицкая доля».

Но и такая конспирация не помогла. В Саратове, в 1903 г., на квартире у одного из моих знакомых была конфискована рукопись моей книги о декабристах — труд, на который я потратил несколько лет.

Не помню, в Самаре или в Казани, погибла передан­ная на хранение поэма «Коммуна» («Парижская комму­на»).

Чтобы сохранить написанное, приходилось прибегать к тому остроумному средству, которое рекомендовал ге­ниальный Гейне в своей поэме «Германия», — провозить контрабанду «в голове», то есть заучивать произведения наизусть.

По такому способу я работал над своей трилогией «Бездомные» (первая часть — «Бездомные», вторая — «Сказка любви» и третья — «Перед лицом вечности»). От трилогии уцелела только первая часть и куски второй.

Наконец, последняя убийственная утрата. В период с 1910 по 1916 г. я работал над романами на материале революции 1905 года — «На Татарском болоте» (город) и «Мужик» (деревня). Опубликование этих произведений до 1917 г. было невозможно, отчасти по цензурным усло-

97

виям, отчасти потому, что хотелось, дать более совершен­ные вещи. Рукописи были уничтожены в дни белогвардейщины хозяевами квартиры, где хранился весь мой архив.

Однажды в российской печати был помещен мой не­кролог. Писали, что я был расстрелян колчаковцами. Это была ошибка. А вот уничтожение моих многолетних ра­бот — почти такой же чудовищный факт, как настоящий расстрел. Это — потрясающее событие в жизни писателя. Враги революции с их клевретами не только терзали фи­зически, они издевались подлей, они ограбили сокровищ­ницу моего творчества и мысли.

Коснусь теперь еще одной стороны работы художника-социалиста. Один из журналистов в статье о Демьяне Бедном говорит, что «каста» буржуазных критиков умела казнить писателей, связанных с «революционно-пролетарскими кругами» (как, например, Серафимовича), тем, что замалчивала их. Это — еще полбеды. Другая беда для пи­сателя прежнего времени заключалась в том, что он рабо­тал в буржуазном окружении, в условиях цензурного за­жима. Кто-то из критиков, говоря о причинах упадка таланта Л. Андреева, употребил выражение — «в обезьянь­их лапах». Вот именно, «обезьяньи лапы» буржуазного строя тысячами разных неизбежностей давили писателя-социалиста, писателя революционного бойца, как только он становился профессионалом.

При таких условиях вполне естественно, что мои ле­гальные произведения не имели желаемой ценности, да и не отражали характера моего творчества (это был сла­бый писк, когда следовало звучать громами), а издание нелегальных сборников было связано с большими труд­ностями, являлось почти невозможным.

В 1907 г. была сделана одна попытка (с одобрения Владимира Ильича Ленина) сговориться с т. Назаром (Накоряков Н. Н.), чтобы отпечатать на Урале сборник моих революционных стихотворений. Но вскоре после Гельсингфорской конференции меня арестовали, и при аресте были конфискованы рукописи. Меня заключили в тюрьму и возбудили одно из оригинальнейших дел. Обвини­тельный акт был составлен весь в стихах — это были ци­таты из моих произведений.

Только в 1916 году между мною и книгоиздательством «Жизнь и знание», которым ведал В. Д. Бонч-Бруевич, состоялось соглашение об издании моих сочинений. Прав-

98

да, последующие события помещали осуществлению Со­глашения: издательством были выпущены лишь два тома моих рассказов — «Под ласковым солнцем» и «Волжская кипень»...

Вспоминая все это, я, старый писатель, верю в нашу советскую молодежь. Перед ней широкий путь и иные возможности. Только трудись! Таких условий для творче­ства еще не имел никто.

1927 г.

________________________________________
Опубликовано: Богданов А. А. В старой Пензе.
Пензенское книжное издательство, 1958. — 104 с. — с. 94-99.
________________________________________